– Странный парень, – сказал Энди. – Он всегда такой угрюмый и сердитый?
– Нет. С ним что-то случилось в Виргинии. Что-то не связанное с войной. Он там ухаживал за одной женщиной, вдовой. Очень о ней беспокоился…
– Ничего об этом не слышал.
– Мне он тоже не говорил. Мадлен рассказала.
– Ну, тогда, может, в этом все дело, – кивнул Энди. – Если он думает, что потерял ее. Женщина может ранить мужчину больше, чем война.
Он улыбнулся, но Билли не ответил на улыбку.
Дни шли один за другим, и Бретт видела, насколько сильно изменилась их жизнь всего за четыре года. Купер трудился на рисовых полях, как какой-нибудь из рабов его отца. Мадлен, которая раньше, хоть и недолго, была здесь хозяйкой, теперь завязывала волосы платком и вставала рядом с ним. Да и сама Бретт, несмотря на протесты мужа, тоже работала в поле, заявив, что еще несколько месяцев вполне способна этим заниматься.
Несмотря на радость, которую она испытывала от зарождения в ней новой жизни, Бретт была откровенно разочарована, потому что в Монт-Роял больше не было тех, кому она так стремилась помочь.
– Весь штат нуждается в помощи, – ответил Купер, когда она поделилась с ним своими чувствами. – Ты же видела людей, которые живут прямо в поле или вдоль дорог…
Но это ее не убедило. Все изменилось, и в худшую сторону, если не считать того, что они с Билли снова были вместе.
Тринадцатого мая Джордж испытал очень похожие чувства. Была суббота той недели, на которой Дэвиса и его маленький отряд поймали в Джорджии, в лесном лагере под Ирвинвиллом. Джордж был потрясен руинами Чарльстона, куда их с Констанцией привез прибрежный пароход из Филадельфии. Вид сожженных домов и разрушенных общественных зданий привел его в горькое уныние, но еще печальнее было наблюдать бродящих повсюду неприкаянных негров. На их лицах он не заметил радости, – напротив, обретя свободу, они казались растерянными и угрюмыми.
– Это, безусловно, справедливо, что они получили свободу, – сказал Джордж, когда они сели на старенький шлюп «Оспри», чтобы отправиться вверх по Эшли.
Джордж был в темном суконном костюме; он еще не вышел в отставку, но формы больше не носил, чтобы не привлекать к себе враждебные взгляды и грубые замечания.
– Но сразу возникают практические трудности, – продолжал он. – Как свобода будет их кормить? Одевать? Учить?
Даже если ответы на все эти вопросы можно было найти, станут ли северяне заниматься этим теперь, когда победа в войне уже одержана? Конечно, кое-кто занимался – например, его сестра Вирджилия, но Джордж сомневался, что таких людей будет много. Мысли большинства отлично выражала телеграмма от Уотерспуна, лежавшая в его кармане.
Ее доставили на причал в Филадельфии за час до того, как пароход поднял якорь.
«ШЕСТЬ ЧЕЛОВЕК УВОЛИЛИСЬ В ЗНАК ПРОТЕСТА ПРОТИВ НАЙМА ДВУХ ЦВЕТНЫХ».
Он мгновенно отбил ответную телеграмму: «И ПУСТЬ УВОЛЬНЯЮТСЯ. ХАЗАРД». Но он понимал, что это не изменит картину в целом. Так же, как он, на севере думали единицы.
– Но ведь для этого и было создано бюро по делам беженцев и освобожденных негров, – сказала Констанция. – О генерале Говарде говорят как о достойном и знающем человеке.
– Возможно, только посмотри, кто втерся в круг его помощников. Неужели ты думаешь, что Стэнли пошел бы туда из каких-то благородных побуждений? Нет, здесь определенно кроется какая-то тайная цель, и, скорее всего, политическая. Боюсь, впереди нас ждет несколько тяжелых лет. И они не закончатся, пока все раны не будет залечены. Если, конечно, их позволят залечить.
Их короткое безмятежное путешествие по спокойной реке подходило к концу, когда, уже увидев впереди плантацию, Джордж вдруг тихо охнул. Констанция вцепилась в поручни.
– Боже мой! – выдохнул Джордж. – Даже причала нет…
– Именно так, сэр, – откликнулся стоявший у штурвала капитан.
Нарочитая вежливость, сквозившая в последнем слове, говорила о том, что он вообще не считает своего пассажира достойным такого обращения. Джордж уже знал, что так южане выражают свое презрение.
– Вам придется перебираться на берег по доске, – добавил капитан, и по его взгляду стало понятно, что он будет только рад, если эта парочка свалится в грязную воду.
Уже жалея, что не написали о своем приезде, Джордж и Констанция сошли на травянистый берег и замерли в растерянности, глядя на развалины когда-то великолепного поместья. Их багаж стоял рядом на траве, и в том числе старая сумка, с которой Джордж не спускал глаз с момента их отъезда из Лихай-Стейшн. Когда прозвучал свисток и пароходик с пыхтением потащился дальше, из-за развалин дома показался какой-то незнакомый молодой негр. Констанция осталась на месте, а Джордж свернул к лужайке. Негр быстро пошел к нему навстречу и назвал свое имя. Его звали Энди.
– Джордж Хазард.
Они пожали друг другу руки. Энди слышал о нем, поэтому тут же умчался сообщить новость Куперу и всем остальным, кто, очевидно, находился на рисовых полях.
Потрясение Джорджа еще больше усилилось, когда он, снова посмотрев на руины, вспомнил тот блистательный бал, который устроили Мэйны в честь приезда семьи Хазард. Словно наяву он видел перед собой сверкающие хрустальные люстры, весело смеющихся мужчин и обворожительных женщин с обнаженными плечами, слышал нежную музыку.
Навстречу ему уже бежал Купер. Он был без рубашки, весь мокрый от пота, с изможденным лицом. За ним спешили Билли, Бретт и Мадлен, грязные, как фермеры; жаркий полуденный ветер доносил от них запахи тяжелого труда.
Джордж мысленно выругал себя за такую реакцию. Мэйны всегда были фермерами, хотя, безусловно, очень элегантными и не совсем обычными. Теперь же у них не было других рабочих рук, кроме их собственных. Джордж заметил, что ладони Билли влажны от лопнувших мозолей.
Он ничуть не удивился, увидев здесь своего брата. Констанция говорила ему, что Билли отправился в Монт-Роял вместе с Бретт и Мадлен, когда он в конце апреля приезжал домой в отпуск. Задумав эту поездку, он совершенно беззастенчиво отправил телеграмму Стэнли, просто предупреждая о том, что задержится.
Купера и Юдифь приезд четы Хазард явно удивил. Хоть они и изображали радость, но усталость на лицах была слишком очевидной. Как и некое напряжение, если не отчужденность. Джордж едва мог поверить, что он действительно когда-то слушал музыку на том чудесном балу. Разоренный дом Мэйнов, их обнищавший вид и ужасная бедность наполнили его душу отчаянием. Он надеялся, что сможет хоть немного облегчить их страдания с помощью содержимого сумки, которая стояла возле его ног на яркой весенней траве.
Мадлен и Юдифь проводили гостей к тому, что теперь заменяло веранду, – бревнам, деревянным ящикам и бочонкам, расставленным перед новым домом из сосновых досок, а сами скрылись внутри, чтобы приготовить что-нибудь поесть.
Примерно полчаса они с небольшими заминками обменивались новостями о жизни обеих семей. Джордж выразил соболезнования Мадлен, а потом спросил Купера:
