– Где могила Орри? Я бы хотел почтить его память.
– Я покажу тебе надгробие, которые мы сделали. Но сама могила пуста.
– Значит, его тело не отправили домой?
– О нет, отправили. Поездом. Но где-то в Северной Каролине на нашей великолепной железной дороге произошла катастрофа. Поезд слетел под откос. Все вагоны всмятку. Сорок сосновых гробов сгорели дотла. Джордж Пикетт написал мне, что от тел ничего не осталось.
Джордж почувствовал такую боль, какой не испытывал почти ни разу за всю свою жизнь. В голове раздался все тот же звон тех апрельских пожарных колоколов.
– Все равно… – с трудом произнес он, – я бы хотел туда пойти и побыть там один.
– Когда? – спросил Купер.
– Сейчас, если ты не против. Но сначала я должен кое-что достать из багажа.
Купер объяснил, как дойти до их маленького кладбища. Найдя символическую могилу, Джордж достал из кармана письмо, которое все четыре года держал в кожаном футляре в своем письменном столе. Письмо к Орри. Опустившись на колени, он выкопал руками небольшую ямку в песчаной почве, в шести дюймах от памятного камня. Сложил письмо вдвое, опустил его в ямку и засыпал землей, тщательно разровняв ее. Потом, хотя он никогда не был по-настоящему религиозным человеком, Джордж сложил перед собой ладони и склонил голову. И простоял так с полчаса, прощаясь с другом.
День стал настоящим испытанием. Мэйны казались совершенно чужими людьми. Или это их бедственное положение так искажало его собственный взгляд?
Нет, решил он, здесь действительно многое изменилось, и заметнее всего эти перемены чувствовались в Купере, который вдруг стал вести себя с ним с неприятной холодной учтивостью, чего не было прежде. Хотя брат Орри сказал, что с радостью приостановил работы в поле на полдня, его измученный тревожный взгляд говорил об обратном. Да, многое изменилось, но значило ли это, что изменилось вообще все?
За ужином все немного повеселели. Еда была скудной – в основном рис, – но разговор шел более оживленно и не так напряженно, как раньше. Только Купер почти все время молчал. Джордж еще больше забеспокоился. Понять по лицу Купера, о чем он думает, было все равно что пытаться прочесть страницу на каком-нибудь незнакомом восточном языке.
После того как все поели, гости и хозяева снова расселись перед домом на импровизированной мебели. Уже смеркалось; воздух стал холоднее. Мадлен спросила Джорджа о том, что сейчас происходит в Чарльстоне.
– Все просто ужасно, – ответил он. – Я чувствовал себя виноватым, потому что не мог дать по нескольку долларов каждому из людей на улицах.
– Черных людей, – сказала Джейн, и это был не вопрос.
– И белых тоже. Они все выглядели одинаково нищими и голодными. На пристани мы видели десятки людей, которые пытались ловить рыбу с помощью обычных веревок. И десятки бездомных, спавших прямо на улицах под навесами из одеял. То, что произошло там, просто чудовищно.
– Таким было и рабство, мистер Хазард.
– Джейн… – тихо сказал Энди, но она взглядом заставила его замолчать.
Джордж растерялся, увидев, что на лицо Купера легла тень. Юдифь тоже это заметила, и ее губы сжались в тонкую линию. Несмотря на растущую тревогу, Джордж все же решил высказаться до конца:
– Разумеется, ты права, Джейн. Я уверен, все порядочные люди именно так и думают. Но горькая правда в том, что пострадали все. И я не имею в виду потерю собственности. Я говорю в первую очередь о том, какой непоправимый урон нанесен чувствам людей. И на Севере, и на Юге все чувствуют только гнев, растерянность и боль утраты. – Он посмотрел на Мадлен, потом встал и немного прошелся по лужайке, стараясь сосредоточиться, чтобы найти точные слова. – В тот день, когда убили Линкольна, если верить моему брату Стэнли, он рассказывал министрам о том, какой сон видел накануне ночью. Будто бы он плыл на лодке в сторону какого-то темного неясного берега. – Джордж повернулся лицом к полукругу слушателей, белых и черных, сидевших перед простым сосновым домиком, еще даже не побеленным. – Темного неясного берега, – повторил он. – Меня поразило, насколько эта метафора подходит для описания нашей нынешней ситуации. И не только нашей личной, но и всей страны. Рабство уничтожено, и я благодарю Бога за это. Оно было злом, и не только для Юга – над головами северян эта дубинка тоже висела многие годы.
– И когда эта дубинка наконец опустилась, она ударила по нам точно так же, как и по вам, – сказала Бретт.
Джордж заметил, как Купер снова бросил на него быстрый взгляд. Неужели он действительно настолько изменился? Неужели потеря сына на пути из Ливерпуля уничтожила все прекрасные убеждения его пылкой юности? Он искренне надеялся, что эта новая колючая позиция самообороны, характерная для других южан, но прежде несвойственная брату Орри, была лишь временным явлением. Он неловко откашлялся.
– В любом случае дружба наших семей зародилась задолго до этих ужасных событий.
Бретт прислонилась к Билли, стоявшему слева от нее.
– И даже стала больше чем дружбой, – уточнил Билли с мягкой улыбкой.
Подбодренный нежным взглядом Констанции, Джордж продолжил уже более уверенно:
– И мы должны сберечь ее во что бы то ни стало. Четыре года назад я понял, что всех нас ждут суровые испытания. Тогда мы с Орри поклялись, что сохраним узы дружбы и любви между нами и нашими семьями, несмотря на войну. – «А потом вспыхнул пожар, и я испугался, что мы не сможем…» – Мы сдержали слово. – Теперь Джордж обращался только к Куперу. – По крайней мере, по моей оценке. – Брат Орри по-прежнему молчал, и Джордж, сделав над собой усилие, снова заговорил: – Но теперь я боюсь другого. Новый берег, к которому мы все движемся, еще более темный и неясный, чем когда-либо. Мне кажется, нам суждено пройти через второй период вражды и противостояния, и он может оказаться в каком-то смысле даже хуже, чем война. Как этого избежать, когда с обеих сторон столько горя и потерь? Когда целый народ получил свободу, но по-прежнему вполне справедливо возмущен своим прошлым? Когда корыстолюбцы – я могу назвать имена, но не стану – только и ждут выгоды от каждого ошибочного шага или проявления слабости? Мы должны быть готовы пережить все это. Мы должны снова… – он махнул правой рукой, медленно обвел взглядом всех сидящих и стоящих перед ним людей и тихо закончил: – поддерживать друг друга.
Никто не шелохнулся. Никто не сказал ни слова. Боже правый, он проиграл. Проиграл лично, но самое ужасное – подвел Орри. Если бы только он умел складно говорить, находить правильные слова, как делают опытные политики…
Первой отреагировала Бретт: она взяла руку мужа в свою и крепко сжала ее. Потом Мадлен, с полными слез глазами, энергично кивнула в знак согласия. Но высказался за всех именно Купер.
– Да, – сказал он очень серьезно.
Джордж почувствовал, как с души словно свалился огромный груз. У него даже слегка закружилась голова, когда он увидел улыбающиеся лица Мэйнов, которые радовались так же, как и он. Он быстро вскинул вверх руки:
