– Вашингтон? Бос? – позвал он.
Ему отозвался лишь ветер.
– Есть тут кто-нибудь?
В маленьком саду раскачивались подсолнухи. Почему он еще ждал ответа? Разве он не получил его уже тогда, когда проехал последний поворот ухабистой дороги и увидел молчаливый дом и эти пустые, освещенные солнцем поля?
Наверное, она просто куда-то уехала ненадолго, поэтому и заперла дом. Чарльз локтем выбил стекло в кухонной двери, повернул ручку и вошел внутрь. Вся мебель стояла на своих местах, стулья были аккуратно расставлены вокруг стола. Кастрюли и сковорода с длинной ручкой висели на своих колышках так же, как прежде. Чарльз открыл буфет. Тарелки тоже были на месте.
Он побежал в ее спальню, громко топая по дощатому полу. Кровать была тщательно заправлена, а на столике рядом с изголовьем лежал томик Поупа с голубой лентой-закладкой. Конечно же, она уехала ненадолго. Разве иначе она оставила бы здесь эту книгу? Наверняка просто отправилась куда-то на день-другой вместе со своими неграми.
Чтобы убедиться в этом, Чарльз распахнул дверцы платяного шкафа, ожидая увидеть там всю одежду Августы.
Шкаф был пуст.
Он замер на месте и в тревоге нахмурился. Как же это понимать – одежды нет, а любимая книга на месте?
Входя в дом, он оставил дверь открытой, и теперь сильный ветер, пролетев через холл, со стуком захлопнул дверцу шкафа. Чарльз вздрогнул и, словно очнувшись, вернулся в кухню. Там он положил книгу на стол и, выбежав во двор, поспешил к амбару, где негры хранили инструменты. Все лежало на своих местах.
Он отпилил несколько кусков доски, изнутри заколотил ими разбитую дверь, взял книгу и завязал дверную ручку веревкой. За это ему тоже придется попросить прощения у Августы, когда они увидятся. Как и за многое другое.
Уже собираясь влезть на мула, он остановился и открыл книгу на странице, заложенной голубой лентой. Там он увидел маленький незнакомый цветок, плоский и усохший, почти потерявший свой желтый цвет. Чарльз вдруг почувствовал, как перехватило горло.
Стихотворение называлось «Ода уединению». Четыре строчки Августа подчеркнула тонкой чернильной линией.
Прожить в безвестности, дай Бог!
Почить в конце земного бытия,
И чтобы камень ни один не мог
Поведать миру, где схоронен я
[68].
Чарльз выругался и захлопнул книгу. По спине пробежал холодок. Всю дорогу до Фредериксберга он нещадно подгонял мула.
Хотя бо́льшая часть горожан уже вернулась, работы по восстановлению пока велись не слишком активно. В двух лавках, где Чарльз спрашивал об Августе, никто ничего не знал, и только от владельца третьей, после того как он представился, ему удалось хоть что-то узнать.
– Она отпустила обоих своих негров, – сказал Чарльзу хозяин лавки, дюжий мясник. – Это я от Боса узнал, того, что помоложе, когда он был здесь, в городе. А через пару дней она исчезла, никому ни слова не сказав. Я уж потом вспомнил, что за день до этого она приходила и расплатилась по всем счетам.
– Как давно это было?
– Да уж несколько месяцев прошло.
– И вы ее больше не видели?
– Именно так.
– Но куда же, черт побери, она могла поехать?
– Эй, солдат, полегче. Ты что, не знаешь, с кем говоришь? Я гражданин Союза. – Его рука скользнула по красной от крови колоде к огромному ножу. – На твоем месте я был бы повежливее с теми, кто вас на лопатки положил, а то ведь так и схлопотать недолго.
– Извините, – с трудом выговорил Чарльз, едва сдерживая ярость. – Просто я так долго ехал сюда, чтобы найти ее…
– А может, она как раз и не хотела, чтобы вы ее нашли? – с довольной ухмылкой ответил мясник. – Это вам в голову не приходило? Миссис Барклай бросила дом и ни единой живой душе ни во Фредериксберге, ни во всем округе не сказала, куда направляется. Не верите мне, спросите кого угодно. – Он взял нож и сильными, быстрыми движениями начал рубить на куски большой пласт мяса.
Чарльз вышел наружу. Прислонившись к стене лавки, он вдруг с ужасом понял, что мясник говорил правду.
Она не хотела, чтобы он возвращался, и не хотела ждать. Поэтому и не оставила никакой записки – только стихотворение о смерти. Это значит – конец всему. Он понял, почему закладка лежала на этой странице и почему были подчеркнуты строки. Это послание предназначалось ему.
Он обошел железную коновязь, положил руку на истертое седло и что-то пробормотал себе под нос. Мул насторожил уши, но мухи, сидевшие на его голове, даже не сдвинулись с места. Боль потери обрушилась на Чарльза в одну секунду, и он даже не пытался справиться с ней. Да он не смог бы, если бы и захотел.
Глава 141
Капрал, командовавший нарядом из двух человек, был направлен сюда из Иллинойса. Учился он в соседней Индиане, в небольшом методистском колледже Асбери, потом вернулся в Данвилл, родной город Уорда Леймона, близкого друга Линкольна, где два года, до того как началась война, преподавал в крошечной школе, состоявшей из одной комнаты. Теперь ему минуло двадцать четыре, а рядовой из их маленького наряда был еще на четыре года моложе. Вместе с другими солдатами их направили в Ричмонд, чтобы на развалинах разрушенных зданий с помощью лопат и голых рук откапывать уцелевшие после пожара правительственные документы.
Сейчас они работали на месте бывшего склада. Часть крыши и две стены здания чудом сохранились. Их день обычно начинался рано утром; сегодня в воздухе висел легкий туман, и солнечные лучи, пробиваясь сквозь дыры в крыше, казались дымчато-серыми.
– Смотри, Сид, этот ящик почти совсем целый! – крикнул рядовой.
Вчера в этой части здания они нашли пачки недоставленных писем, большинство из которых хотя бы частично обгорело, но когда они открыли этот ящик, оказалось, что его содержимое огонь не затронул.
Поскольку в их задачу входило находить любую корреспонденцию, которую можно было бы отправить, они обрадовались, что их поиски наконец-то увенчались успехом. Однако их ждало разочарование.
– Смотри, – рядовой показал Сиду верхнее письмо в пачке, которую держал в руках, – адрес размыло. Наверное, ящик протек под дождем.
Капрал рассмотрел письмо. Действительно, под пятнами и потеками воды разобрать адрес было невозможно.
– И остальные такие же?
Рядовой просмотрел пачку:
– Все до единого.
– Ну, тогда, – с довольным видом сказал Сид, – придется их распечатать. Адрес может повторяться в начале письма.
Конечно, это был всего лишь предлог; просто он ужасно устал от скучной работы и хотел немного посидеть. Ему смертельно надоело рыться в отсыревших, пахнущих золой письмах, которыми уже провонял весь мундир.
