После отъезда Констанции с детьми Бретт несколько раз пыталась вовлечь свою родственницу в вежливую беседу и каждый раз получала лишь односложные ответы. Вирджилия больше не вела себя надменно, не произносила обвинительных речей, как до войны, но она нашла другой способ быть грубой.
И все же Бретт чувствовала себя обязанной проявлять доброту. Вирджилия была не просто ее родственницей по мужу, она была еще и сломленным существом. На следующий вечер после того дня, как Джордж с Констанцией ужинали у Стэнли, она решила повторить попытку.
Однако Вирджилии нигде не было. Когда Бретт стала расспрашивать слуг, одна из девушек с откровенной неприязнью сказала:
– Я видела, как она поднималась в башню с газетой, мэм.
Бретт поднялась по железной винтовой лестнице, которую делали на заводе Хазардов по проекту Джорджа. Пройдя через маленький кабинет, заставленный книжными стеллажами, она открыла дверь на узкий балкон, опоясывающий башню. Внизу, в летних сумерках, горели огни Лихай-Стейшн, за темной лентой реки виднелись горы, очерченные догорающим вечерним светом. С севера доносился шум, тянуло дымом и гарью – завод в эти дни работал без передышки.
– Вирджилия?
– А… Добрый вечер.
Она даже не обернулась. Пряди неприбранных волос трепало ветром, и в полутьме ее даже можно было принять за горгону Медузу. Под мышкой у нее Бретт увидела газету «Новости Лихай-Стейшн», которую ее владелец недавно в порыве патриотизма переименовал в «Новости Союза».
– Есть что-нибудь важное?
– Пишут, что сражение в Виргинии начнется через несколько дней.
– Может быть, после этого наступит мир.
– Может быть, – равнодушно откликнулась Вирджилия.
– Ты идешь ужинать?
– Вряд ли.
– Вирджилия, окажи любезность, хотя бы посмотри на меня.
Сестра Билли медленно повернулась, и когда в ее глазах отразился свет неба, Бретт показалось, что она увидела прежнюю Вирджилию – яростную, непримиримую, страдающую. Но уже через мгновение ее глаза снова потускнели. Бретт заставила себя быть мягкой, хотя ей этого совсем не хотелось.
– Я знаю, ты перенесла ужасные испытания… – сказала она.
– Я любила Грейди, – перебила ее Вирджилия. – Все ненавидят меня за это, ведь он был цветным. Но я любила его.
– Я понимаю, как тебе должно быть одиноко без него.
Это была ложь – любовь белой женщины к негру оставалась за пределами ее понимания.
– Здесь мой единственный дом, но никто не хочет, чтобы я тут жила, – упиваясь жалостью к себе, проговорила Вирджилия.
– Ты не права. Констанция ведь пустила тебя… И я тоже хотела бы тебе помочь. Знаю, – как же трудно давались эти слова, – мы никогда не станем близкими подругами, и все же нам не стоит вести себя так, будто мы совсем чужие люди. Мне было бы очень приятно сделать тебя хоть чуточку счастливее…
– И как же это? – язвительно спросила Вирджилия, наконец-то возвращаясь к себе прежней.
– Ну… – В отчаянии Бретт ухватилась за соломинку. – Прежде всего мы должны что-то сделать с этим платьем. Оно тебе не подходит. Вообще-то, оно просто ужасно.
– Ну и что? Мужчины на меня все равно не смотрят.
– Никто и не собирается тащить тебя к алтарю или на бал… – (Вирджилия никак не отреагировала на ее шутливый тон и по-прежнему смотрела мрачно), – но ты наверняка почувствуешь себя лучше, если снимешь это платье, примешь горячую ванну и приведешь в порядок волосы. Ты позволишь мне заняться твоей прической после ужина?
– В этом нет никакого смысла.
Как глупо было надеяться, что она примет помощь, с досадой подумала Бретт. Все так же чудовищно неблагодарна, как и…
Она вдруг взглянула на Вирджилию, и все ее раздражение куда-то вмиг исчезло. Перед ней стояла уже немолодая женщина с растрепанными в беспорядке волосами, сгорбленной спиной и обвисшей, как у старухи, грудью. А ее глаза, в которые снова проник свет угасающего дня, выражали такую жуткую боль, что Бретт содрогнулась.
– Ну же, идем… – ласково сказала она, – давай попробуем! – Словно мать, уговаривающая ребенка, она взяла Вирджилию за руку и, не почувствовав сопротивления, мягко потянула ее за собой.
– Да мне плевать… – пожала плечами Вирджилия, но все-таки позволила Бретт увести себя с балкона назад, к железной лестнице.
После ужина Бретт велела двум служанкам налить в ванну горячей воды. Когда девушки поняли, в чьей комнате это надо сделать, они уставились на молодую хозяйку так, словно решили, что она помешалась. Однако Бретт повторила свою просьбу, а потом повела Вирджилию наверх. Та не сопротивлялась.
– Сними с себя всю одежду, – сказала она через дверь ванной, где оставила Вирджилию одну. – Белье тоже снимай. Я подберу тебе что-нибудь другое.
Она села на кровать в темной комнате – Вирджилия еще раньше задернула все шторы – и сидела так минут пять. Из ванной не доносилось ни звука. Прошло еще пять минут, и раздражение Бретт сменилось тревогой. А вдруг эта сумасшедшая что-нибудь с собой сделает?
Она прижала ухо к двери ванной:
– Вирджилия?..
Сердце ее бешено колотилось. Наконец она услышала какие-то звуки. Дверь ванной приоткрылась, и оттуда высунулась рука, держащая скомканную одежду, к которой Бретт не хотелось даже прикасаться. Подавив отвращение, она все-таки взяла ворох грязного тряпья, вышла из комнаты и на вытянутой руке отнесла его вниз.
– Сожги это, – велела она одной из служанок, а другой сказала: – Найди ночную рубашку и халат, которые подойдут мисс Вирджилии. Мои ей слишком малы. – Видя ужас на лице девушки, она добавила: – Я заплачу вдвойне за любую более-менее нормальную одежду. Ты сможешь купить себе все новое.
Это помогло. Снова поднявшись наверх, Бретт положила ночную рубашку на кровать и просунула старый льняной халат в дверь ванной. Газовые лампы в комнате она зажгла на полную мощность, чтобы там наконец-то стало светло. Вскоре из ванной показалась Вирджилия. Она ступала почти застенчиво, плотно закутавшись в халат. Ее кожа и волосы были влажными, но определенно сияли чистотой.
– Выглядишь великолепно! – воскликнула Бретт. – Иди сюда, сядь.
Вирджилия села на мягкую вышитую скамеечку перед высоким овальным зеркалом. Бретт взяла свежее полотенце и подсушила ей волосы, а потом – и в самом деле как ребенку – начала расчесывать их щеткой с серебряной ручкой, инкрустированной жемчужинами. Снова и снова она медленно проводила щеткой по волосам, слушая, как тикают часы на каминной полке. Вирджилия сидела в напряженной позе, не двигаясь и глядя в зеркало. Понять, о чем она думала, было невозможно.
Как следует расчесав волосы, Бретт разделила их на пробор посередине, как велела мода, а потом, наматывая пряди на палец, стала подкалывать их сначала на левой стороне, а потом на правой.
