Недовольство Мухаммада в Коране не было обращено напрямую на иудаизм и христианство, которые он считал религиями, близкими к исламу. «Мы уверовали в то, что ниспослано нам и ниспослано вам [евреям и христианам], – сказано в Коране. – И наш Бог един, и ваш Бог един, и мы Ему предаемся» (29:46). Его недовольство касалось тех евреев и христиан, с которыми он столкнулся в Аравии и которые, по его мнению, оставили свой завет с Богом и извратили учение Торы и Евангелий. Это были неверные, от союза с которыми Коран предостерегал мусульман: «О вы, которые уверовали! Не берите друзьями тех, которые вашу религию принимают как насмешку и забаву… Скажи: “О обладатели писания! Неужели вы мстите нам только за то, что мы уверовали в Аллаха, и что было низведено нам [Коран], и что было низведено раньше [Тора и Евангелия], и за то, что большая часть вас – распутники?”» (5:57–59).
Дело в том, что, когда Мухаммад напоминал евреям Аравии о милости Господа, – «которую оказал вам… и превознес вас над мирами» (2:47), – когда он негодовал по поводу христиан, отказавшихся от своей веры и разрушивших истину своих священных писаний, когда он жаловался на обе группы, говоря, что «если бы они держали прямо Тору и Евангелие и то, что низведено им от их Господа, то они бы питались и от того, что сверху них, и от того, что у них под ногами» (5:66), он просто следовал по стопам пророков, которые были до него. Он был, другими словами, Исаией, который называл евреев так: «Народ грешный, народ, обремененный беззакониями, племя злодеев, сыны погибельные!» (Ис. 1:4); он был Иоанном Крестителем, который с критикой набрасывался на «порождения ехидны», которые полагали, что статус «детей Авраама» позволит им избежать Судного дня (Лк. 3:7–8); он был Иисусом, обещавшим проклятие тем лицемерам, которые могут «не почтить отца своего и мать свою, таким образом» устранить «заповедь Божию преданием» (Мф. 15:6). В конце концов, не это ли и было посланием, которое пророк должен был нести людям?
Не случайно, что, как только были отменены многие из реформ Мухаммада, нацеленные на расширение прав женщин, мусульманские исследователи писания и юристы последующих столетий отвергли идею о том, что евреи и христиане были частью уммы, а вместо этого представили членов двух этих общностей как неверных. Эти исследователи переосмыслили откровение, чтобы заявить, что Коран заменял, а не дополнял Тору и Евангелия, а также призвали мусульман отделить себя от людей Книги. Это была в значительной степени попытка отличить зарождающуюся религию ислама от остальных общин, чтобы стало возможным установление собственной религиозной независимости, в особенности по мере того, как христианство постепенно отдалялось от еврейских практик и ритуалов, которые и породили христианское видение, демонизируя при этом образ евреев как убийц Иисуса.
Тем не менее действия этих исследователей писания напрямую нарушали заветы Мухаммада и учение Корана. Ибо, хотя Мухаммад признавал богословские различия, существовавшие между людьми Книги, он никогда не призывал к разделению конфессий. Более того, евреям, которые заявляли, что «христиане не правы!», и тем христианам, которые говорили, что «евреи не правы!» (2:113), и обеим группам, которые считали, что «никогда никто не войдет в рай, кроме иудеев или христиан» (2:111), Мухаммад предлагал компромисс. «Приходите к слову, равному для нас и для вас, – сказано в Коране, – чтобы нам не поклоняться никому, кроме Аллаха, и ничего не придавать Ему в сотоварищи, и чтобы одним из нас не обращать других в господ, помимо Аллаха» (3:64).
Трагедия заключается в том, что четырнадцать веков спустя этот простой компромисс так и не преодолел порой мелкие, но зачастую переплетенные между собой идеологические различия между тремя авраамическими религиями.
После битвы у рва, когда Медина окончательно перешла под контроль Мухаммада, он вновь обратил свое внимание на Мекку, но не как Посланник Бога, а как паломник – то есть в той роли, в которой курайшиты как хранители ключей отказать ему не могли.
В 628 г. он неожиданно объявил, что собирается совершить паломничество к Каабе. Учитывая, что это происходило в разгар кровавой и длительной войны с Меккой, такое решение было абсурдным. Мухаммад не мог думать, что курайшиты, которые провели последние шесть лет в попытках убить его, просто так сойдут с этого пути, позволив ему и его последователям совершить церемониальный обход вокруг святилища. Но Мухаммад оставался неустрашимым. Вместе с тысячей последователей, идущих за ним, он пересек пустыню, по дороге в город своего рождения бесстрашно крича на манер паломнических песнопений: «Вот и я, о Аллах! Вот и я!»
Весть о приближении Мухаммада и его последователей, безоружных, облаченных в одежды паломников и громко провозглашавших о своем присутствии врагам, должно быть, прозвучала погребальным звоном в Мекке. Определенно конец был близок, если этот человек оказался достаточно дерзким, чтобы подумать, что сможет войти в священный город и при этом не пострадать. Курайшиты, бросившиеся принимать меры, чтобы остановить Мухаммада, прежде чем он войдет в Мекку, были сбиты с толку. Встретившись с ним за пределами города, в местечке под названием Худайбийа, они решили использовать последнюю попытку по сохранению контроля над Меккой, предложив Пророку прекращение огня. Но эти условия настолько противоречили интересам Мухаммада, что могли быть восприняты мусульманами только как шутка.
Худайбийский мирный договор предполагал, что в обмен на немедленный уход и безусловное прекращение набегов на караваны в окрестностях Мекки Мухаммаду будет разрешено вернуться в следующий сезон паломничества, когда святилище ненадолго будет освобождено от других паломников для того, чтобы он и его последователи могли спокойно совершить ритуал посещения святыни. Дополнительным оскорблением явилось то, что Мухаммад должен был подписать договор не как Апостол Божий, а как племенной глава общины. Если принять во внимание стремительно растущий авторитет Мухаммада в Хиджазе, договор был просто нелепым; было очевидно, что поражение Мекки неизбежно. Тем сильнее было возмущение последователей Мухаммада, почувствовавших победу, лежавшую всего в нескольких километрах от них, когда Пророк неожиданно принял эти условия.
Умар, самый импульсивный, едва мог сдержать себя. Он вскочил и побежал к Абу Бакру. «Абу Бакр, – спросил он, указывая на Мухаммада, – разве он не Посланник Божий?»
«Да», – ответил Абу Бакр.
«Разве мы не мусульмане?»
«Да».
«А они разве не многобожники?»
«Да».
После этого Умар закричал: «Тогда почему мы должны принимать то, что вредит нашей религии?»
Абу Бакр, который, возможно, думал так же, ответил только теми словами, в которых он мог найти утешение: «Я свидетельствую, что он – Посланник Бога».
Сложно сказать, почему Мухаммад принял условия Худайбийского договора. Возможно, он надеялся, что умма сможет перегруппироваться и дождаться момента, чтобы вернуться и завоевать Мекку силой. Возможно, он соблюдал предписание Корана: «…сражайтесь с ними, пока не будет больше искушения, а (вся) религия будет принадлежать Аллаху. А если они [враги] удержатся, то нет вражды, кроме как к неправедным!» (2:193). Как бы то ни было, решение о прекращении огня и возвращении в святилище на следующий год стало определяющим моментом в борьбе между Меккой и Мединой. Поскольку обычные жители Мекки увидели уважение и преданность, с которыми их предполагаемый враг со своей группой «религиозных фанатиков» вошел в город и совершил обход вокруг Каабы, то показалось бессмысленным поддерживать курс на войну. Действительно, год спустя после паломничества, в 630 г., когда Мухаммад истолковал схватку между курайшитами и некоторыми его последователями как нарушение положения о прекращении огня, он вновь выдвинулся в сторону Мекки, на этот раз с 10 000 последователей, но обнаружил, что жители города встречают его с распростертыми объятиями.
