Несмотря на свое имя, аль-Афгани на самом деле не был афганцем. Как отмечала блестящий переводчик его сочинений на английский язык Никки Кедди, аль-Афгани родился и вырос в Иране, где получил традиционное шиитское образование в области исламоведения. Почему он решил поочередно принимать образ то мусульманина-суннита из Афганистана, то турка из Стамбула – сказать трудно. В свете существования известного пуританского движения Шаха Валиуллаха, которое достигло всех уголков мусульманского мира, аль-Афгани, возможно, счел целесообразным скрывать свою шиитскую идентичность, чтобы более широко распространять свои реформистские идеи.
В возрасте семнадцати лет аль-Афгани покинул Иран и отправился в Индию, чтобы дополнить свое религиозное образование знаниями о так называемых западных науках. Шел 1856 г. Почти две трети субконтинента находилось под прямым контролем Британской империи. Экономическая политика Ост-Индской компании и различных ее представительств позволила Британии прибрать к рукам большую часть собственности, принадлежащей государству. Региональные правители были насильственно свергнуты, а крестьянство лишилось скудных доходов. По всей стране назревало восстание.
Поначалу аль-Афгани казался безразличным к важным событиям, происходившим вокруг него. Как отмечает его ранний биограф Салим аль-Анхури, он был слишком увлечен своими академическими исследованиями, чтобы заботиться о тяжелом положении индийского населения. Но в следующем году, когда народные недовольства переросли в открытый мятеж, аль-Афгани внезапно последовал призыву к действию. Молодой человек был потрясен не только насилием, с которым англичане насаждали свою власть, но и лицемерием, которое они проявляли, проповедуя столь возвышенные ценности Просвещения, но в то же время жестоко подавляя стремления Индии к освобождению и обретению национального суверенитета. То, что он увидел на субконтиненте, породило в его сердце ненависть к англичанам и искреннюю преданность делу освобождения мусульманского мира от ига европейского колониализма, который он считал самой серьезной угрозой исламу.
Тем не менее аль-Афгани редко говорил об исламе в религиозных терминах. Возможно, самым большим его вкладом в исламскую политическую мысль стало настойчивое убеждение в том, что ислам, оторванный от своих чисто религиозных координат, может быть использован как социально-политическая идеология для объединения всего мусульманского мира в борьбе против империализма. Ислам был для аль-Афгани гораздо большим, чем закон и богословие; это была цивилизация. Действительно, это была высшая цивилизация, потому что, как он утверждал, интеллектуальные основы, на которых строился Запад, фактически были заимствованы из ислама. Такие идеи, как социальный эгалитаризм, народный суверенитет, стремление к знаниям и их сохранение, вели свое начало не от христианской Европы, а от уммы. Именно революционное сообщество Мухаммада ввело понятие народного одобрения правящего правительства, в то же время растворив все этнические границы между людьми и предоставив женщинам и детям беспрецедентные права и привилегии.
Аль-Афгани соглашался с Саидом Ахмад-ханом в том, что улемы несут ответственность за упадок исламской цивилизации. Самонадеянно взяв на себя роль хранителей ислама, улемы настолько зажали в тиски независимое мышление и научный прогресс, что, даже когда Европа пробудилась к эпохе Просвещения, мусульманский мир все еще барахтался в Средних веках. Наложив запрет на здравые дискуссии о границах закона и значении священного писания, улемы, которых аль-Афгани сравнивал с узеньким фитильком, на кончике которого горит малюсенькое пламя, не освещающее ничего вокруг и не дающее света другим, стали восприниматься как враги ислама.
Аль-Афгани не принадлежал к школе в Алигархе и считал Саида Ахмад-хана орудием колониальных держав за его преданное слепое подражание европейским идеалам. Аль-Афгани был убежден, что единственным преимуществом Европы над исламской цивилизацией были ее технологические достижения и экономическое мастерство. Оба эти атрибута должны развиваться и в мусульманском мире, если ислам стремится восстановить свою прежнюю славу. Но единственный способ добиться устойчивых социальных, политических и экономических реформ в регионе – это объединить их с вечными исламскими ценностями, которые лежат в основе существования мусульманской общины. По мнению аль-Афгани, слепое подражание Европе, к чему мусульман призывает Ахмад-хан, – пустая трата времени.
Политическая идеология аль-Афгани, давшая ростки, была усилена во время его пребывания на посту члена Совета по образованию в Османской империи. Там аль-Афгани вступил в контакт с группой турецких реформаторов, получивших название «новые османы». Под руководством нескольких писателей и ученых, самым известным из которых был блестящий поэт и драматург Намык Кемаль (1840–1888), новые османы разработали реформистскую программу, основанную на слиянии западных демократических идеалов с традиционными исламскими принципами. Результатом стал сверхнационалистический проект, обычно называемый панисламизмом, главной целью которого было провозглашено содействие единству мусульман сквозь культурные, религиозные и национальные границы под знаменем единого централизованного (и, очевидно, турецкого) халифата – другими словами, возрождение уммы.
Аль-Афгани с энтузиазмом воспринял философию новых османов, особенно их призыв к возрождению объединенной мусульманской общины, включавшей шиитов и суфиев в качестве равноправных членов, для борьбы с европейским империализмом. В 1871 г., движимый своей новообретенной верой в перспективы панисламизма, аль-Афгани отправился в Каир – бывший тогда, как и сейчас, культурной столицей мусульманского мира – под прикрытием преподавания философии, логики и теологии, но на самом деле для того, чтобы внедрить свое видение модернистской программы в политический ландшафт Египта. Именно в Каире он подружился с молодым студентом по имени Мухаммад Абдо (1845–1950), который станет самым влиятельным египетским голосом мусульманских реформ.
Родившийся в маленькой деревушке в дельте Нила, Абдо был чрезвычайно набожным мальчиком, который в возрасте двенадцати лет уже знал наизусть весь Коран. Будучи молодым учеником суфийского ордена Шазилия, он настолько преуспел в исламоведении, что его отправили в университет аль-Азхар в Каире для продолжения обучения. Но, несмотря на свое набожное и неуемное мышление, Абдо тотчас столкнулся с жесткой системой преподавания и традиционалистскими взглядами улемов аль-Азхара. В то же время он был поражен тем, настолько высокие европейские принципы противоречат колониальной политике.
Разочаровавшись в религиозных и политических лидерах, Абдо стал страстным учеником аль-Афгани и под его руководством опубликовал ряд книг и трактатов, в которых выступал за возвращение к чистым ценностям саляфов («праведных предшественников»), которые основали первую мусульманскую общину в Медине. Назвав себя «неомутазилитом», Абдо призывал к тому, чтобы вновь открыть врата иджтихада, или независимого рассуждения. Он утверждал, что единственный путь к расширению прав и возможностей мусульман – освобождение ислама от железной хватки улемов и их традиционалистской интерпретации шариата. Как и сэр Саид, Абдо выступал с требованием, чтобы каждый искусственный источник права – сунна, иджма, кийас и им подобные – был подвергнут рациональному осмыслению. Даже священный Коран должен быть вновь открыт для толкований, вопросов и обсуждений со стороны всех слоев мусульманского общества. Мусульмане не нуждаются в руководстве улемов, чтобы открыть для себя священное откровение, утверждал Абдо; они должны быть свободны, чтобы познать Коран самостоятельно.
