И тут до него дошло, что стоит он в пустынном, если не считать двух дураков с тележками, переулке, а перед ним в грязи лежит мертвый, возможно, даже убитый человек, и надо что-то делать. Вот только что?
– А-а-а-а!!!
– А-а! – подхватили помощники. – А-а-а!
Миг, и переулок был полон народу. Откуда и взялись? Труп оказался в центре внимания. Вряд ли при жизни бедолага мог похвастаться таким интересом к своей скромной персоне. Обитатели соседних домов, владельцы ближайших лавок, слуги, метельщики, компания всклокоченных самураев, монах с чашкой для подаяния, кузнец, его дюжие подмастерья, прачка с корзиной белья – шум, гам, тарарам.
– Это я! – объяснял всем Ацуши. – Это я нашёл!
От него отмахивались: «Молчи! Не до тебя!»
– Это же Весёлый Пёс! – узнала прачка.
– Пёс! – загалдели все. – Весёлый Пёс! Точно, он!
– От пьянства умер!
– От холода! Замёрз!
– Какой холод? Ночи ещё тёплые, муха не замёрзнет…
– Убили?
– Крови натекло, а?
– Убили!
Слово прозвучало. А где убили, там и фуккацу.
– Полиция! Зовите полицию!
– Р-р-р…
И завершая грозное рычание:
– Р-разойтись!
Толпа прянула в стороны. В узком переулке это было чудом, и чудо свершилось. Молодой досин
[32] крепкого телосложения подошёл к трупу и долго смотрел на разбитую голову Весёлого Пса. Затем, словно решив подражать зеленщику, присел на корточки и принюхался. К счастью, дождь уничтожил не все запахи, а дикая груша, росшая близ забора, прикрыла тело своей густой кроной. Да, отметил досин. Пьяница, нет сомнений. Пахнет саке – дешевым и крепким фуцусю, какое подают в харчевнях самого низкого пошиба. Чем ещё? От бродяги разило давно немытым телом. Досин ждал сладковатой вони разложения, но нет, мертвечиной не пахло. Вряд ли тело долго пролежало на земле, да и гроза постаралась, остудила.
– Кто знает этого человека? – громко произнёс досин.
Ответом ему была тишина.
– Кто-нибудь видел, как он погиб?
Переулок опустел. Была толпа, и нет. Кому охота связываться с полицией? Свалят вину на тебя, отдувайся потом! Ну, положим, вину за убийство свалить не получится, да только был бы человек, а провинность отыщется! Прочь, прочь отсюда! Лишь Ацуши остался стоять, где стоял. Помощники, громыхая тележками, сбежали, а зеленщик опоздал.
– Я его нашёл, – грустно сказал Ацуши.
Каким бы скудным ни было его воображение, картину оно рисовало безрадостную. Ацуши прямо-таки видел, как три десятка тигров, чьё имя носил переулок, присели в отдалении, стуча хвостами по земле, и плотоядно облизнулись.
2
Двое мучителей
– Гром и молния! А мы уже думали, прошло стороной…
Смеясь, стражники отвесили мне по поклону:
– Доброе утро, Рэйден-сан.
Утро и впрямь удалось на славу. Гроза, что ворчала и грохотала с полу̀ночи, перед рассветом уползла к морю, утащив за собой все тучи до последнего облачка. Лучи солнца, отмытого до блеска, приятно щекотали кожу. Над городом плыли запахи ранней осени: земли, влажной после дождя, грибной прели, первых опавших листьев.
– Горо-сан, Киёши-сан, – я поклонился в ответ. – Удачного вам дежурства!
За полтора месяца ежедневных визитов в правительственный квартал я успел запомнить всю стражу на воротах сначала в лицо, а позже и по именам. Клянусь, это было нелегко! Думаю, им было куда проще запомнить одного-единственного Рэйдена. С тех пор, как мою одежду украсил герб Карпа-и-Дракона, стражники перестали всякий раз интересоваться, кто я и зачем пришёл, приветствуя меня добродушным подтруниванием.
Улица Ироторидори
[33], ведущая вглубь квартала, сегодня превзошла саму себя. С яркостью черепичных крыш и воротных столбов соперничали золото и багрянец клёнов, темная зелень сосен, светлая – лиственниц. Со старой меди дубов начала понемногу сходить сизо-зелёная патина. Не знал бы – решил, что иду в театральном квартале, выбирая, на какое представление зайти.
Хотя нет, вряд ли. Как тут спутаешь? Актёры – беднота, не чета здешним богатеям. Столичных любимцев публики в расчёт не берём – те и по тысяче золотых кобанов
[34] в год, случается, зарабатывают.
Ворота с нашим – да, теперь уже нашим! – гербом, карп машет хвостом, дракон подмигивает, и вот я вхожу в высокие двери. Двери? Родные братья ворот! Тяжёлые створки, тёмные от времени, медные кольца надраены ладонями чиновников и посетителей…
Встретил меня секретарь Окада.
– Сэки-сан велел вам ждать его в приёмной, – уведомил он.
Кабинет секретаря – сразу за входом. Двери в кабинет всегда раздвинуты, никто из посетителей или служащих не прошмыгнёт мимо Окады незамеченным. При этом секретарь постоянно что-то пишет, читает отчёты и сводки, сортирует документы. Как у него получается всех замечать, ума не приложу.
– Да, Окада-сан.
Экзамен страшнее казни, подумал я. Младший дознаватель Торюмон Рэйден, будьте начеку!
Приёмная пустовала. Лакированные доски пола, циновки для посетителей. Потолок разделён балками, выкрашенными в чёрный цвет, на белые прямоугольники. Две стены украшены росписью – бамбук весной и листва осенью, друг напротив друга. Две другие – чистая штукатурка, ожидающая прихода своих времён года: птиц над летней рекой и снежных шапок на зимних утёсах. Четыре двери: направо – в крыло дознаний, налево – в архив. Через третью дверь я вошёл. Четвёртая, в дальнем конце приёмной, ведёт в личные апартаменты старшего дознавателя Сэки. Там и кабинет, и вторая приёмная, куда меня направили, когда я впервые явился сюда.
Тишина такая, что кажется, будто я оглох. Ну да, явился раньше всех. Кроме, разумеется, секретаря Окады. И Сэки-сан тоже здесь, раз успел распорядиться насчёт меня.
Сажусь на циновку, устраиваюсь поудобней.
Жду.
Боюсь.
За время ожидания я успел изучить каждый лист на одной стене и каждую бамбучину на другой. Глазеть на роспись вскоре надоело, и я принялся вспоминать дни, проведенные в подвале, где Кента набивал на мою спину должностную татуировку, а архивариус Фудо набивал мою голову должностными инструкциями.
Архивариус долгое время оставался для меня загадкой. День за днём в час Зайца я спускался в подвал, раздевался, ложился на стол лицом вниз – и Кента привязывал меня ремнями. Мог бы и не привязывать: я и так терпел. Не дёргался, не кричал и даже не ругался, чем весьма гордился. Но у Кенты, видимо, имелись на сей счёт строгие указания. Едва мой мучитель приступал к художественным издевательствам над несчастным младшим дознавателем – счастливым младшим дознавателем! – как рядом объявлялся архивариус Фудо.
