Слеп я к таким видениям.
Что же там, о бог?
Хатиман:
Монах молится будде Амиде,
монах Кэннё, настоятель сожжённого монастыря,
и будда Амида откликается на мольбу.
Чистая Земля спускается с небес,
накрывает реки, поля и холмы,
впитывается, как вода в песок.
Дух акации:
Хатиман:
Фуккацу!
Убитый станет убийцей,
и никак иначе.
Славься, будда Амида!
Акэти Мицухидэ взмахивает мечом. Поднимает с пола упавшую маску Нобунаги, символизирующую отрубленную голову. Снимает свою маску, надевает чужую.
Акэти Мицухидэ:
Я князь Акэти Мицухидэ,
вассал князя Нобунаги,
поднявший знамя мятежа.
Но нет, я уже не я!
Я князь Ода Нобунага,
вершитель судеб,
объединитель страны.
Мне теперь быть сёгуном,
прекратить бессмысленное сражение,
основать династию на сто лет.
Я первый, кого коснулась милость
Будды Амиды,
Первый, кто принял его дар.
Дух акации и Хатиман (хором):
Ода Нобунага:
О, мои верные самураи!
Все, кто погиб после меня,
захватите тела ваших убийц!
Все, кто умер сейчас и умрёт позже,
возьмите врагов, как берут трофеи!
Нас ждёт великое будущее!
Хатиман:
Будда Амида!
Красное тело, синее сердце!
Что же ты наделал, милосердный?
А как же я, бог храбрецов?
Куда идти мне,
что теперь делать,
если убитый станет убийцей,
если воины откажутся от острых мечей?
От копий и алебард?
Чем они будут сражаться? Плетями,
как погонщики стад?!
О горе! О великое горе!
Дух акации:
Тихо!
Бог плачет!
Смотрите, как плачет бог.
Играет на флейте. В углу сцены затихают боевые барабаны.
Глава третья
ПЕРВЫЙ ВЕРДИКТ
1
«Это я! Я!»
– Комацу Хизэши, к вашим услугам.
– Торюмон Рэйден. Это вы – здешний досин?
– Да.
– Давно?
– Седьмой год. Раньше я служил в Норибаси.
Всех знает, отметил я. Шесть лет? Успел обжиться, осмотреться. Это хорошо. Из Норибаси? Похоже, Комацу Хизэши взяли в полицию, когда он был примерно в моём возрасте. Нашлось, значит, кому похлопотать. Сейчас ему лет двадцать пять, вряд ли больше. Лицо круглое, уши торчат. Лоб и макушку не бреет, все волосы собрал в узел на темени. Масла не пожалел, целую плошку, небось, вылил. Блестит, аж смотреть больно!
Крепкий, плечистый. Вон какие ручищи!
Отец, который бабушка – ну, вы поняли! – учил: «Разговариваешь с незнакомцем – сразу прикидывай, кто кого поколотит, если что. Драться не надо, грубить не надо. Просто размышляй над этим вопросом. Многое сразу станет ясно. И собеседник будет вежливей, вот увидишь!» Когда я рассказал об этих наставлениях сенсею Ясухиро, сенсей сказал, что мой отец – мудрый человек. Он это повторял тысячу раз, мне даже надоело. Я согласился, посмотрел на сенсея, представил, кто кого поколотит, если что, и ушел домой в большом расстройстве чувств.
Вот, смотрю на досина Хизэши. Ну, тут тоже радоваться нечему.
– Хизэши-сан, вы отправили сообщение в службу Карпа-и-Дракона. Я здесь, чтобы выслушать вас.
– Прямо на улице? Давайте зайдём в лапшичную.
– Вы голодны?
– А вы?
Досин улыбнулся. Кажется, он тоже прикинул, кто из нас кого поколотит, и пришел к более утешительному выводу.
– Я, Рэйден-сан, со вчерашнего вечера ничего не ел. Возьмём лапши, я вам всё и расскажу. История мутная, сомнительная. Может, зря я вас вызвал. О, я вас угощу! Если перестарался с вызовом, вы уж не обессудьте…
– Спасибо, не надо. Я заплачу̀ сам.
– Как вам будет угодно.
Мне не хотелось с первого же своего дела быть обязанным осведомителю. Пускай всех обязательств – горсть медяков за уличную еду! Трудно привыкнуть, что ты в кои-то веки разжился монетой. Ещё труднее привыкнуть к тому, что твое жалованье на четырнадцать коку риса в год больше отцовского. Как говорится, где стража на заставе, а где служба Карпа-и-Дракона!
Поначалу я боялся, что отца это обидит, уязвит. Ничего, обошлось.
– Жди здесь, – велел я безликому Мигеру.
И громче, для мальчишек, которые уже вертелись вокруг, подыскивая нечистоты для метания:
– Кто тронет, пожалеет.
– Кыш отсюда! – поддержал меня досин. – Маску видите?
Мальчишки намёк поняли, сгинули.
Войдя под навес, мы взяли гречневой лапши. Я – с соусом цую, Хизэши – с «горными овощами
[40]» в маринаде. Хозяин стелился перед нами, как новая циновка. Предложил саке за счёт заведения, но мы отказались. Я сперва приободрился, радуясь такому вниманию, выпятил грудь со служебным гербом, но быстро понял, что стелится хозяин перед досином. Ну да, фуккацу – дело далёкое, а полиция, она всегда за спиной, в затылок дышит. И взял с меня хозяин полную цену, а для Хизэши сделал скидку.
– Я вас слушаю, – напомнил я, когда мы сели подальше от уличного гама.
– Угу, – кивнул Хизэши.
С набитым ртом, живо работая челюстями, он ухитрялся говорить разборчиво и чётко. Мне бы так! Макая лапшу в соус, я кивал, отмечая факты. Значит, труп. Хорошая приправа к лапше! Обнаружен вчера на рассвете в переулке Тридцати Тигров. Голова разбита.
– Полагаете, его убили? Может, просто упал спьяну?
– Может, и так. От него разило саке.
– Вот видите! Труп опознали?
– Бродяга. Прозвище – Весёлый Пёс. В городе, согласно показаниям свидетелей, с начала года. Здесь его многие видели, ошибка исключена.
