Стихала гроза. Уходила прочь. Да была ли она?
– Рэйден-сан, напишите объяснительную записку.
– Объясниться? В чём?
– Не скромничайте. Опишите все ваши подвиги начистоту. Итак, вы с первой же встречи разоблачили обман торговца Акайо. После чего предложили мне выдать торговцу фальшивый вердикт о фуккацу. Я принял ваше предложение, оценив его тонкую хитрость и несомненную пользу. Целью выдачи фальшивки была поимка банды опаснейшего преступника Куро-бодзу, что и произошло при всемерном содействии храброго досина Хизэши. Теперь преступники заключены в тюрьму, а торговец понесёт заслуженное наказание за свою ложь. Вы меня хорошо поняли?
– Д-да…
– И хватит заикаться! Ваше заикание напоминает мне об этом деле. А я хочу забыть о нём как можно скорее. Вам ясно?
– Да, Сэки-сан!
– Можете быть свободны.
Я уже был в дверях, когда меня догнал вопрос:
– И кстати, вы видели, что ваш слуга хромает?
– Хромает?!
Вопрос застал меня врасплох. Разве Мигеру хромой?
– Разумеется, – брюзгливый тон вернулся. Господин Сэки поджал губы, недовольный моей тупостью. – На обе ноги. Ему трудно поспевать за вами, а это никуда не годится. Прикажите каонай вырезать себе клюку. Если угодно, две клюки: такие, какие ему подойдут. Вам всё ясно?
Удар от локтя, вспомнил я. Удар от плеча. Удар от кисти. Ветер раскачивает фонарь. Тени мечутся по земле. Влево. Вправо. В обход. Пропустить свистящую палку над собой. Рубануть по чужим коленям. Ткнуть снизу в горло. Косой удар в ключицу. Тычок подмышку.
Безликим запрещено ношение оружия.
Клюка. Лучше – две.
– Да, Сэки-сан! Как же я сам не заметил, что он хромает?
4
«Звезда за облаками»
Вечер удался на славу. Тихий, тёплый.
У всех сад перед домом, а у нас – позади. Не знаю, как так вышло. Постелив на землю плотные тростниковые циновки, а поверх них – подушки для сидения, мы с отцом расположились под старой сливой. Перед этим он час, не меньше, заставлял меня ворочать пару валунов – серых, бокастых, поросших снизу тёмно-зелёным мохом. Левее, командовал отец. Правее! На меня тащи! Я весь взмок, пока он наконец не удовлетворился и кивнул:
– Хватит. Теперь неси саке.
Ну уж дудки! За саке я отправил служанку. Надеюсь, отец не усмотрел в этом пренебрежение сыновним долгом. Когда чайничек согрелся на жаровне, мы налили себе по чашке и стали любоваться садом. Судебный чиновник Ютэка, чьё жилище мы спасли от разграбления, уехал любоваться осенними клёнами, а мы чем хуже? Правда, у нас не клёны, у нас две сакуры. И любоваться ими надо весной, когда они цветут. А сейчас что? А сейчас тоже неплохо. У одного дерева листва желто-багряная, у другого – просто жёлтая. Скоро листья опадут, лягут один за другим: копейные наконечники с зазубренными краями.
Сейчас таких копий нет. Зачем?
– Я чуть было не потерял лицо, – глухо произнёс отец. – Никогда себе не прощу…
Сперва я решил, что он говорит о своём собственном фуккацу, случившемся летом. Потерял лицо? В отцовском воскрешении – вернее, в отцовской смерти и воскрешении бабушки – не было ничего, что нарушило бы естественный ход кармы. Ни корысти, ни насилия над убийцей. Злое стечение обстоятельств, вот и всё.
– О чём вы говорите? – удивился я. – С чего бы вам терять лицо?
Отец не ответил, только глянул через плечо на дом. Меня застали врасплох, молчал он. Меня связали, как безропотную жертву. Я спал, когда они вошли, и проснулся, когда уже было поздно. Позор, молчал он, неслыханный, немыслимый позор для самурая!
Я не знаю, кто из них молчал об этом. Отец? Бабушка Мизуки?
Оба?!
– Вы отомстили, – твёрдо сказал я. – Вернули вашу честь. Ваше лицо при вас, Хидео-сан, и никак иначе.
Во время захвата банды Куро-бодзу отец дрался так, что на долю полиции и остальных добровольцев мало что осталось. Вязали, это да. Крутили мерзавцам руки за спину. А бить, считай, и не пришлось. Кого там бить, если они по земле катаются и голосят?
Я боялся, что Мигеру тоже примет участие в драке. Запрещать ему я не стал – мало ли, как дело сложится? – но надеялся, что у каонай хватит ума не выказывать сноровку без крайней нужды. Такое поведение безликого могли счесть вызывающим, если не оскорбительным. В этом случае я и думать не хотел, чем бы всё закончилось. Каонай можно убивать без последствий. Рискнули бы разгневанные досины прикончить Мигеру на глазах его хозяина? И что должен был бы делать я? Вступиться за слугу? Не хватало ещё нам самим передраться между собой, на глазах у бандитов!
– Ваше лицо при вас, – повторил я. – И моё, хотя это не моя заслуга. Если бы не господин Сэки…
Я вспомнил, как Сэки Осаму взял на себя вину за ложный вердикт. Как ловко выкрутился, превратив ошибку в хитрый замысел. Как кричал на меня, не давая и слова вставить. Грозил, оскорблял. Сейчас я понимаю, почему он гневался, топал ногами. Долг самурая – подчиняться господину, исполнять приказ слепо, не рассуждая и не возражая. Начни я возражать, а уж тем более рассуждать – с моей-то удачей! – и ошибка действительно закончилась бы вспоротым животом. Даже не прибегни я к очистительному самоубийству, служба моя на этом завершилась бы точно.
Кричать, бранить, затыкать рот. Иногда это сводится к одному слову: спасать.
– Кто действительно потерял лицо, – подняв с земли щепочку, я сломал её пополам, – так это торговец Акайо. Да, его нос, глаза и рот остались при нём. Но что нос? Что глаза?! Это не лицо, а одна видимость. Должен вам признаться, отец: мне его даже жалко. Сломать себе жизнь из-за какого-то ничтожного долга? Скупость – дорога в ад.
– Глупость – дорога в ад, – возразил отец. – Впрочем, туда ведёт множество дорог.
Торговцу повезло: ему зачли признание и чистосердечное раскаяние. Акайо отделался простой ссылкой – вместо Острова Девяти Смертей его с семьёй отправили на дальний северный остров. Лавку конфисковали, сбережения – тоже, оставив ссыльным из имущества лишь одежду да нехитрые пожитки. Самого торговца заклеймили позорной татуировкой с иероглифом «собака», чтобы каждый видел, с кем имеет дело. Участь шурина-контрабандиста осталась для меня неизвестной. Семья Акайо отправилась в ссылку без него, а я получил хороший урок – и зарёкся совать нос в чужие дела.
Ну, почти зарёкся.
– Тишина кругом, – сказал отец. – Слышно, как плачет звезда за облаками…
Я мысленно расположил эти строки так, как полагается:
Тишина кругом.
Слышно, как плачет звезда
За облаками.
– Это вы сочинили? – спросил я.
Отец не ответил. Стеснялся, наверное.
– Тебе известно, как потерял лицо твой каонай? – сменил он тему.
