– Что с ним?
– Он перестал хромать! Моя жена говорит: ходьба по холмам очень полезна. В особенности если каждый день…
Похоже, Мигеру надоело изображать хромого. Здесь, в безлюдной местности, он отбросил всякое притворство. Разыгрывать представление перед единственным зрителем – недотёпой Кэцу – каонай счёл излишним.
– Твоя жена – истинный подарок судьбы. Ее высказывания полны сокровенной мудрости. Если она еще и умеет варить суп…
– Умеет, господин!
– Вот-вот. Сам видишь, моему слуге полегчало. Пару дней, и бегать начнёт – не угонишься.
Мудрость жены я и впрямь оценил по достоинству. Понятно, зачем она это муженьку вдалбливает: чтобы не бездельничал, пропитание для семьи добывал.
Отмахав с десяток тё
[66], мы вошли в лес. Тропа исчезла под сплошным ковром листьев. Он простирался во все стороны, сколько хватало глаз. Облачная пелена над головами прохудилась, разодранная ветками. В разрывах мелькало солнце. Я прикинул, что время уже за полдень.
– Пришли, господин. Вот она, хижина. Тут, значит, всё и случилось.
В просвете меж деревьями виднелась… Ничего себе хижина! Вполне приличный дом, не меньше нашего. Из досок, кстати, не из бамбука. Ну да, из чего ещё лесорубам дома строить? Сколочено грубо, но прочно. Крыша – из вязанок соломы, посеревших от времени и дождей. Веранды нет. Людей не видно. Дыма тоже нет. Даже не пахнет дымом. Я приложил палец к губам, постоял, вслушиваясь.
Тишина. Лишь ветер тоскует в облетающих кронах. В отдалении каркнула ворона.
– За мной.
Дверь открылась нехотя, со старушечьим ворчанием. Ладони сами легли на рукояти плетей. Краем глаза я заметил, как Мигеру перехватил свою клюку – так берут меч наизготовку. Это он правильно. Вряд ли, конечно, нас ждёт засада…
Птицелов остановился поодаль, шагах в десяти. Подходить ближе Кэцу не собирался. Он и там-то себя чувствовал неуютно. Я сделал вид, что приказ следовать за мной к птицелову не относится. Испугается, сбежит, лови его потом. Махнул рукой слуге: ладно, к тебе тоже не относится, стой где стоишь.
Всё, захожу.
Я снял обувь и шагнул вперёд.
В первый момент показалось, что весь дом состоит из единственной большой комнаты. Пустой: никого и ничего. Ну, почти ничего. Когда глаза привыкли к царившему внутри сумраку, я различил аккуратную стопку ветхих циновок в углу, грубо сколоченный некрашеный стол высотой мне по колено. На полке – горшки и глиняные миски.
Пройдя к окну, я раздвинул ставни. Сделалось светлее, я разглядел тёмный проход в дальней стене: он вёл в соседнее помещение. Сунулся туда – и зашипел от боли, налетев в темноте на что-то твёрдое.
Кладовка без окон, узкая как гроб. Немного повозившись, я вытащил на свет всё её содержимое. Лопата, ржавый топор с треснувшим топорищем, пыльный ящик с плотницким инструментом. Им давно не пользовались.
– Никого нет, – я выглянул наружу. – Ждите, я всё осмотрю.
Мигеру опустил клюку.
Пятен крови на полу не обнаружилось. Похоже, пол недавно вымыли со всей тщательностью. Можно сказать, выскоблили. Ни пыли, ни грязи, ни мелкого сора. Местами доски ещё влажные – в такую сырость это немудрено.
Верхние циновки чистотой могли поспорить с полом. Они тоже были слегка влажными. Нижние в пыли, без подозрительных пятен. Нет, вот и пятнышко: маленькое, бурое, в самом углу. Это влажная циновка. Мыли-мыли, да не отмыли до конца!
Кровь?
Вероятно.
Горшки и миски: чистёхоньки, пыли нет.
Стол. Стены. Ничего.
Что ж это получается? Четыре нижние циновки пыльные, а всё остальное в доме выскоблено до блеска? Да, ещё ящик с инструментом. Тоже пыльный. И топор.
А лопата?
На лопате не было ни пыли, ни грязи. Ею недавно пользовались, а потом вычистили с усердием. Ага, проморгали. Рядом с лопатой валялся кусочек земли меньше ногтя. Свежий, сыроватый.
– Заходите!
Мигеру вошёл, разувшись у порога, встал посреди комнаты. Блестящая лупоглазая маска карпа поворачивалась из стороны в сторону; казалось, из чёрных дыр-зрачков тянутся невидимые пальцы, ощупывают стены, пол, полку с посудой.
– Заметишь что-нибудь необычное – скажи.
– Да, господин.
Кэцу мялся снаружи. Я выглянул в дверь, прикрикнул на него, но это не помогло. Страх оказался сильнее желания получить награду. А и верно, зачем он мне в доме? Он-то внутри не был, что нового он сможет мне сказать?
– Покажи, откуда ты подглядывал.
С явным облегчением птицелов заспешил вокруг дома. Я последовал за ним, и вскоре Кэцу указал мне на приметную щель между досками. Присев на корточки, я заглянул внутрь. Да, действительно: видно бо̀льшую часть комнаты – и переминающегося с ноги на ноги Мигеру.
– Где лежала женщина? Где сидел мужчина?
Я уступил место птицелову. Тот приник к щели с опаской, словно ожидал увидеть призрака. И, похоже, увидел: вздрогнул и отшатнулся.
– Он… ваш слуга!
– Что – мой слуга?
– Он смотрит! Велите ему не смотреть, господин!
Действительно, глаза маски уставились прямо на меня.
– Мигеру, отвернись! Смотри в другую сторону.
Молча, с безразличием куклы, каонай повиновался.
– Там он сидел, – сообщил Кэцу, убедившись, что безликий отвернулся.
– Где – там?
– Там, где стоит ваш слуга. А женщина лежала на циновках. Там, куда ваш слуга сейчас смотрит. Прямо перед ним.
– Жди здесь.
Я вернулся в дом. Ещё раз осмотрел место, на которое указал птицелов. Здесь пол выскоблили даже тщательней, чем вокруг. Никаких следов.
– Идём, – окликнул я Мигеру. – И прихвати лопату.
Глава вторая
ТРИ СХВАТКИ ИЗ ПЯТИ
1
«Я осквернён! Осквернён!»
То, что мы искали, нашёл Кэцу.
Разделившись, мы двинулись от хижины лесорубов кругами, постепенно расширяя область поисков. Я пытался представить, как бы это увидел сокол, пролетая над нами. Не думаю, что сокол увидел бы всё именно так, но в моем разуме наши пути предстали как тройственный символ томоэ – «небо-человек-земля» – три капли, сходящиеся к центру круга. Почему сходящиеся? Мы же уходим всё дальше от хижины…
Я споткнулся о скользкий корень и едва не упал. Схватился за ствол старой сосны, ободрал ладонь о жёсткую бугристую кору. Прав сенсей Ясухиро, я слишком много думаю. Не тогда, когда надо. Не о том, о чем надо…
