Не нашёл места поближе? Хочет что-то показать?
Море катило низкие тяжёлые волны. Ближе к берегу они вскипали пеной на гребнях. Движение воды напоминало колыхание расплавленного свинца. Языки прибоя с шипением лизали песок и уползали обратно, оставляя солёную пузырящуюся слюну и бурую кайму мокрых водорослей. Осенний ветер налетал порывами – и уносился прочь. Запах моря будоражил ноздри, наполнял грудь странным возбуждением. Чувство было приятным и даже каким-то… Успокаивающим, что ли?
Может ли возбуждение успокаивать?
Надо спросить настоятеля Иссэна, знатока парадоксов.
Осенний берег.
Песни поём втроём:
Я, ветер, прибой.
На миг тучи прорвал золотой клинок солнечного луча. Там, где он ударил в воду, свинец превратился в сверкающую искрами синеву – и вновь поблёк.
У подножья скалы Цуиёши обернулся, махнул рукой: за мной. Поднимаемся, значит. Вроде и так не ясно. Ну, полезли. В гэта по скалам лазить не слишком удобно, так что я их ещё внизу сбросил, и носки заодно. Босым взбираться оказалось неожиданно легко: уступы и толстые корни с готовностью подставлялись под ладони и ступни. Вскоре я уже стоял на ровной, будто срезанной ножом вершине. Глянул вниз: не так чтобы высота высоченная, но свалиться отсюда не хотелось бы. Ещё сломаешь себе что-нибудь, и хорошо, если руку, а не шею.
Цуиёши тоже смотрел вниз, кривился.
– Это был умысел, – лицо Ясухиро-младшего, и без того не слишком приветливое, стало мрачней тучи. Сейчас он очень походил на своего отца, раздраженного чьим-то проступком. – Злой умысел. Уверен, она нарочно сюда забралась.
– Кто?
В ответе я не нуждался. Я знал, кто.
– Эта женщина. Тогда ещё женщина.
– Зачем?
Вместо ответа Цуиёши одним неуловимым движением извлёк из-за пояса боккэн
[71]. Не лёгкий бамбуковый синай
[72] – тяжёлый боевой меч из дуба. Опасное оружие, для мастеров. Проломишь случайно противнику голову – и здравствуй, фуккацу!
Ещё миг назад Мигеру, вскарабкавшийся следом за нами, смотрел на море тем взглядом, каким голодный пёс смотрит на кусок мяса. Чтобы это понять, мне не нужно было видеть его глаза под маской. Я не успел заметить, когда безликий развернулся к Ясухиро-младшему – по-волчьи, всем телом – и поудобнее перехватил свою клюку. Казалось, Мигеру всё ещё опирается на неё, но я видел: в любой миг каонай готов пустить клюку в ход. Видел это и Цуиёши, просто притворился, будто не замечает. Поза моего слуги ясно говорила такому знатоку, как сын сенсея: каонай будет защищать господина до последнего, и плевать ему, кто перед ним – мелкий уличный бандит или младший наставник школы воинских искусств.
– Можете мне не верить, – глухо произнёс Цуиёши. Казалось, маска карпа закрывает его собственное лицо. – Но она давно это задумала. Возможно, тогда, когда взяла несчастного парня в ученики.
Он цедил слова, будто они жгли ему рот:
– Я сказал ей сегодня утром: «Сколь бы долго луна ни скрывалась за тучами, рано или поздно она являет людям свой лик.» Эта женщина пожала плечами. Чужими ворованными плечами. Я добавил: «И лик этот может оказаться ущербным.» Она ответила: «Прелесть луны в ущербности.» Я не нашелся, что возразить. Я никогда не был силён в словесных поединках. Сейчас я бы сказал: не всякая ущербность прелестна.
Меч с низким гулом вспорол воздух. Если бы удар предназначался мне, я бы вряд ли сумел отшатнуться.
Глава четвёртая
ПОЕДИНОК В СКАЛАХ
1
«Это всё, что вы поняли?»
Тяжёлый меч летал, будто птица перед грозой. Любой из множества ударов, без сомнения, сокрушил бы кости, угоди он в противника. Но противник тоже был не промах: Цуиёши приходилось нелегко. То и дело он уходил в защиту, отступал под натиском яростного призрака. Я ещё не видел этого, второго, но уже догадывался…
Второй? Вторая?
Сын сенсея замер, занеся боккэн над головой.
– Я часто прихожу сюда, на берег, – дыхание его оставалось ровным и глубоким. – Упражняюсь по вечерам. Море помогает.
– Море?
– Мощь. Спокойствие. Ритм.
Да, спокойствие. Надо бы и мне взять пример с Ясухиро-младшего.
– Я увидел их оттуда, – Цуиёши взглядом указал на берег. – Её и ученика. Они как раз начали поединок.
– Учебный?
– Я поначалу тоже так решил.
Его меч вновь пришёл в движение. Метнулся, отбивая стремительный выпад. Нагината, которой не было, целила прямо в горло – я вдруг увидел это как наяву. Судя по возгласу Мигеру, безликий тоже оказался зрячим сверх меры. Наборное кожаное лезвие, попади оно в цель, надолго вывело бы жертву из строя, а то и искалечило бы. Наши предки так убивали стальными клинками. Цуиёши волчком завертелся по площадке: опасно приближаясь к краю, возвращаясь к центру. Танец с призраком продолжился, образ женщины с нагинатой проступал всё отчётливей.
Цуиёши перехватил боккэн так, что меч словно сделался втрое длиннее. Движения сына сенсея изменились. Они остались быстрыми, как вспышка молнии, но приобрели женственную, чтобы не сказать, змеиную плавность. Теперь в его руках плясала и пела чужая нагината, а противник-невидимка отбивался от алебарды боккэном…
Нет, двумя боккэнами! Ну конечно, двумя!
«…мало кто умеет биться двумя деревянными мечами, большим и малым…» – всплыли в памяти слова сенсея.
Нобуюки Кубо-первый, преданный ученик женщины-воина, умел.
Гневный дух, поднявшись из лесной могилы, вселился в сына сенсея. А может, это сын сенсея призвал гневный дух, пользуясь волшебством своего мастерства. Сидзука Йоко атаковала зло, остро, опасно. Это всё дальше уходило от учебного поединка между наставником и последователем. Это всё ближе стремилось к настоящему бою, где каждый старался обезвредить, ранить, изувечить противника – как сотню лет назад стремились убить. Женщина нападала быстрее, ещё быстрее, ласточкой она порхала над обрывом, избегая ответных ударов. Казалось, она смеётся над недотепой-учеником, презирает его, вынуждает терять лицо.
Дух сменился духом.
Я не уловил момент, когда Цуиёши из женской ипостаси Сидзуки Йоко вновь превратился в мужскую ипостась Нобуюки Кубо. Два меча его – видимый мне боккэн и воображаемый, но оттого не менее ужасный малый меч – рушились на женщину с быстротой шторма, несущегося от горизонта к утлым рыбацким скорлупкам, и мощью, способной сокрушить гору. Под натиском ученика, разъярённого до потери самообладания, бесплотный призрак Йоко отступил к краю площадки: шаг, ещё шаг.
