– Посмотри на себя! Я для тебя была всем?! Это правда. Я – всё, а ты – никто. Глупец, тряпка. Твой дух низок и грязен. А вот тело твоё ещё могло бы послужить. Шкодливый щенок! Ты и это испортил!
– Никто не смеет так говорить со мной…
Кубо шипит разъярённой змеёй. К лицу его приливает кровь, отливает, всё сразу. Он багровеет, бледнеет, скрипит зубами. Гримаса ярости. Взгляд рассыпает молнии.
– Ты уже испортил всё, что мог. Чем ты ещё можешь навредить мне? Больше, чем сейчас?
– Я… Я убью себя! У вас на глазах!
В руке Кубо нож. Отблеск пламени из очага отражается в клинке. Хижину застилает кровавый туман.
– Убивай! Я буду только рада!
– Я убью вас и себя одним ударом! Мы вместе уйдем в ад! Воплощаться будет некому и не в кого!!!
Хрипит, клокочет женский смех. Лицо Кубо расплывается, течёт расплавленным металлом. Превращается в оскаленную маску демона Ашура – воплощения гнева, ярости, безумия.
Взлетает нож. Туман смыкается, растворяет в себе силуэты мужчины и женщины. Шум борьбы, рычание. Безумные выкрики. Влажный хруст, хрип, бульканье…
Тишина.
Если госпожа Йоко сумела разъярить своего ученика во время поединка на скале так, что Кубо потерял самообладание – не могла ли она повторить это позже, в хижине? Вывести беднягу из душевного равновесия? Неужели молодой господин Нобуюки по-настоящему обезумел? Забыл о фуккацу, о самосохранении, обо всём на свете, кроме собственной ярости и страстного желания отомстить предавшей его наставнице?
Бросился с ножом на искалеченную женщину?!
В ужасных и поучительных историях, которые я слышал от бродячих сказителей, случалось, что человек полностью лишался рассудка. В рассказах настоятеля Иссэна деяния патриархов школы дзен также мало отличались от поступков умалишенных. Но это истории, там на горсть правды лохань выдумки, а у нас жизнь, обыкновенная человеческая жизнь…
Или у нас тоже история?
4
«Вы будете умирать каждое утро и каждый вечер»
Снять обувь у порога. Поклониться. Войти в додзё.
С тряпками и вёдрами, полными воды.
Выстроиться рядами по три человека.
Расставить ноги пошире. Присесть, как это делают борцы сумо. Нет, ноги ещё шире. Нет, присесть ещё ниже.
– Вы боевые крабы или дохлые мухи?!
Взять тряпку.
Окунуть в ведро с водой.
Выкрутить.
Посмотришь со стороны – стихи получаются, изысканное хайку:
Взять тряпку.
Окунуть в ведро с водой.
Выкрутить.
Сам Мацуо Басё от зависти все ногти на руках сгрыз бы. Жаль, нет его здесь, великого поэта. Странствует где-то, саке пьёт. А мы здесь. Не со стороны смотрим, изнутри. Постигаем поэзию на практике. Тряпку выкрутить, опустить на пол перед собой. Взять покрепче.
Протереть пол слева направо. Широким махом.
– Хай
[73], сенсей!
Протереть пол справа налево. Широким махом.
– Хай, сенсей!
Шаг вперед. На крабьих ногах. Не отрывая тряпки от пола.
Взять ведро. Подтянуть поближе.
Боги, моя поясница!
Протереть пол слева направо. Широким махом.
– Хай, сенсей!
Протереть пол справа налево. Широким махом.
– Хай, сенсей!
Шаг вперед. Шаг вперед. Шаг вперед.
Взять ведро. Подтянуть.
Зал кончился.
Повернуться лицом ко входу. Не вставая.
Не убирая рук с тряпки.
Протереть пол слева направо. Протереть пол справа налево.
Боги, моя спина! Мои бёдра!
Шаг.
Слева направо. Справа налево.
Подтянуть ведро.
Почему я не умер во младенчестве?!
Сенсей Ясухиро сейчас во дворе. Я слышу его голос. Милосердный Будда, почему я не там, во дворе, со старшими учениками? Почему я не трудился усердно, чтобы пополнить их ряды? Сенсей Ясухиро такой добрый, такой заботливый, не то что эта ужасная женщина, которая теперь этот ужасный мужчина Нобуюки Кубо-второй…
– Эй, крабы? Почему пол ещё грязный?!
Да с этого пола есть можно! Доски облизывать!
– Принесите свежей воды! Моем дальше!
Если так она мучила своего ученика, неудивительно, что он её зарезал.
– Господин Рэйден! Вы свернете себе шею.
– Я?
– Разумеется, вы. Почему вы все время на меня поглядываете?
– Хочу пригласить вас в лапшичную старого Ючи.
– Сейчас?!
– Нет. После занятий.
– Это служебное приглашение?
– Личное, сенсей.
– Во всем, что касается дел за пределами этого додзё, я вам не сенсей. С радостью принимаю ваше приглашение. За еду заплачу̀ я. Это меньшее, чем я могу отплатить вам за содействие в получении грамоты. Ноги шире!
* * *
Шёл дождь, я ждал под навесом.
Болело все.
Видя мои страдания, дядюшка Ючи вертелся вокруг несчастного Торюмона Рэйдена ужом: приносил свежий чай, закармливал сладостями. Пригнал служанку, чтобы та разминала мне плечи, затем мальчика на побегушках – чтобы тот массировал мне ступни. Вооружил обоих флаконом змеиного масла
[74], спасающего от ломоты в суставах. Когда хозяин лапшичной решил послать за слепым массажистом, чтобы слепец размял мне недоразмятое, я поднял знамя мятежа.
Велел подать саке.
Тут она и пришла. Понимаю, это недостойно, а для младшего дознавателя службы Карпа-и-Дракона – и вовсе позор, но я не мог воспринимать Нобуюки Кубо-второго иначе как женщину. Смотрел на молодого широкоплечего самурая, а видел бледную до синевы госпожу Йоко, восставшую из могилы.
И разрез на шее тоже видел. Чудеса, правда?
– Заниматься надо усердней, – без предисловий сообщила она, присаживаясь напротив меня. – Поначалу вам будет казаться, что вы умерли. Окоченели, не в силах шевельнуть даже ресницами. Вы будете умирать каждое утро и каждый вечер. Позже вы оживёте, чтобы больше не умирать. Так бывает всегда. Хозяин, лапши с осьминогом!
Я смотрел на неё. На него. На неё. В случае с фуккацу моего собственного отца я быстро принял тот факт, что отец – отец. Знал, конечно, что он – бабушка, и всё-таки – отец, без дурных колебаний. Что же мешало мне повторить это здесь и сейчас, сидя напротив госпожи Йоко?
