– Я должен уведомить вас, госпожа Кейко, что ваша падчерица теперь носит имя Нобуюки Кубо-второй. И она мужчина, довольно крепкий на вид.
Дама всё поняла сразу.
– Бедный мальчик, – пошептала она. – Ах, бедный мальчик…
Я ждал продолжения, но его не было.
Значит, бедный мальчик? Госпожа Кейко жалела не падчерицу, а её ученика. Она что, была знакома с несчастным Кубо? Или просто испытывала жалость к любому, кто имел несчастье связаться с блудной падчерицей? А к тому, кто отдал ей своё тело – в особенности? Но что, если…
Неужели она знает о брате, поселившемся в теле сестры? Неужели «бедный мальчик» относилось к пасынку, который все эти годы мучился в женском теле госпожи Йоко?!
Вежливость вежливостью, но я решил идти напролом.
– Вы знали господина Нобуюки? Я имею в виду, в то время, когда он был учеником вашей падчерицы?
– Один раз он приезжал к нам в усадьбу.
– Когда это было?
– Мне бы не хотелось об этом говорить. Давайте сменим тему.
– Мне очень жаль, но я вынужден настаивать. Служебный долг…
– Да, я понимаю. Мой покойный муж тоже часто поминал служебный долг. И взгляд у него становился точно таким же, как у вас. Я всегда боялась этого взгляда, боюсь и сейчас. Вы же не станете угрожать беспомощной женщине? Итак, господин Нобуюки посещал нас в позапрошлом году.
– Он приезжал один?
– Да.
– Странный визит. Зачем бы господину Нобуюки приезжать в дом родителей его наставницы? Да ещё в одиночку?
Госпожа Кейко слабо улыбнулась:
– Что же тут странного, Рэйден-сан? Мой муж вызвал его письмом, где просил ничего не говорить маленькой Йоко. Господин Нобуюки – честный прямодушный человек, он выполнил просьбу. Как потом объяснил сам господин Нобуюки, он сказал наставнице, что получил письмо от отца и вынужден проведать семью. Он всего лишь не упомянул о том, чей это отец и чья семья.
Война, вспомнил я, путь коварства и обмана.
– Да, госпожа Кейко, теперь я понимаю. Но зачем вашему мужу понадобился господин Нобуюки? Чего он хотел?
Не знаю. Сейчас она скажет «не знаю», и мы зайдем в тупик.
– Мне бы не хотелось об этом говорить, – дама потупила взгляд.
Ничего подобного, уверился я. Ей хочется об этом говорить. Ей очень хочется об этом поговорить. Но это что-то личное, порочащее честь её падчерицы. Госпожа Кейко ждёт, когда я заставлю её продолжить. Хорошо, я не против.
– Служебный долг, – повторил я. – О, этот служебный долг!
И сдвинул брови. Не знаю, как сдвигал их покойный господин Сидзука, но живой старший дознаватель Сэки хмурился именно так.
– Вы заставляете меня смущаться, – чирикнула госпожа Кейко. – Ну хорошо, если вы настаиваете, я продолжу. Понимаете, когда молодая женщина и молодой мужчина странствуют вместе, пусть даже в качестве наставницы и ученика… Вы понимаете меня?
– Извините, нет.
– Ах, как вы ещё молоды! Ваша душа чиста, а помыслы добродетельны. В случае, который я имела несчастье упомянуть, люди думают, что мужчина и женщина вступили в порочную связь. Их полагают любовниками, теперь вы понимаете?
– Теперь да.
Все-таки я болван. Будем надеяться, с годами поумнею.
– Начались грязные сплетни. Мой муж был очень обеспокоен таким поворотом дела. Он опасался, что на доброе имя семьи ляжет тень. Поэтому он и вызвал письмом господина Нобуюки, желая поговорить с ним, как мужчина с мужчиной, наедине. Не сомневаюсь, что господин Нобуюки разрывался между верностью своей наставнице и просьбой её отца. Как вы уже знаете, последнее победило.
– Вы присутствовали при их разговоре?
– Тайно, за ширмой.
– С разрешения мужа?
– Разумеется. Более того, он сам просил меня о присутствии.
– И что же сказал господин Нобуюки?
– Он признался, что влюблён в маленькую Йоко. Заверил, что она ничего об этом не знает. Что она ни разу не проявляла к нему чувств, естественных между влюблёнными, а он никогда не переступал границу отношений между сенсеем и учеником. Ни взгляда, ни намека.
– Вы поверили ему?
– Кого интересует мнение слабой женщины? Главное, что мой муж поверил. Они пили саке: много, слишком много. Мой муж разговорился. Он признался господину Нобуюки, что потворствовал интересу дочери к боевым искусствам – и теперь жалеет об этом. Сказал, что до сих пор страдает, потеряв сына…
Ага, сына. Про потерю сына я уже знал.
– Мой муж радовался, что в учениках у дочери оказался такой благородный, такой достойный юноша. Сплетни – ложь, сказал он. Грязная ложь! Пусть сплетничают, все языки не укоротишь. Важно, что он сам теперь знает: честь семьи не запятнана. Затем он попросил господина Нобуюки не докладывать маленькой Йоко об их встрече. Юноша долго колебался, но в конце концов согласился.
– Потом он уехал?
– Да.
– И на этом всё?
– Больше мы никогда его не видели.
– Вы сказали, что ваш муж страдал из-за потери сына?
– Это естественно. Утратить первенца – что может быть ужаснее?
– Позвольте ещё один вопрос. Как пережила потерю брата ваша падчерица?
Не будь брови госпожи Кейко выщипаны, они бы сейчас уползли на лоб, к нарисованным.
– Пережила? Она? В этом-то возрасте? Да что она тогда понимала?!
– Ну, не скажите. Семь лет – вполне достаточный возраст.
– Семь лет? Какие семь лет? Её брат умер во младенчестве!
– Что? Вы уверены?!
– Брат маленькой Йоко не прожил и трёх дней. Мой муж часто рассказывал мне об этом страшном событии, унесшем жизни его первой жены и сына. Не думаю, что он лгал. Во всяком случае, когда господин Сидзука взял меня в жены, из детей в доме была только маленькая Йоко. Господин Сидзука каждый год жёг благовония в память о своем умершем сыне. Нет, вы явно ошиблись: Йоко росла одна-одинешенька. Брат? Разве что тень, сотканная из вымысла и рассказов окружающих.
– И господин Нобуюки знал об этом?
– Конечно. Мой муж поведал ему о своём горе во всех подробностях.
2
«Правда, обернувшаяся молнией»
Война, стучали копыта. Война.
Путь.
Путь коварства, откликался ветер в соснах.
Коварства, соглашалась хвоя, порыжевшая за лето. Сосновые иголки знали о коварстве всё. Вот ты, глупая игла, считая себя умной и вечнозелёной, греешься на солнце. Лучи гладят тебя, ласкают, поют песню о твоей красоте, и не успеешь оглянуться – ты уже лежишь на земле, сухая и жёлтая, и дождь превращает тебя в уродливую гниль.
