(он не слышит голос духа, он слышит рассказ об убийстве брата)
Что она говорит?
Будда Амида, ты слышишь, что она говорит?!
Дух Йоко:
Ложь, обман – путь войны.
Он слишком любит меня, мой Кубо,
чтобы просто поверить в мой гнусный замысел.
История брата, мужчины в женском теле,
убедит его, что я замышляла предательство,
ложь подтвердит правду.
Я выиграю эту войну,
мою последнюю войну
за жизнь преданного ученика.
Сцена 2
Она возвращается на прежнее место, ложится, становясь прежней госпожой Йоко.
Сидзука Йоко:
…всякий раз, выходя на поединок,
я дважды доказывал, что я лучше:
как мужчина для себя и женщина для всех.
Первое я доказывал тайно, второе – открыто.
Позже я встретил тебя, мой Кубо,
и понял: вот моё грядущее тело.
Я готовил тебя себе на замену,
зная, что на это уйдут годы – и успех неочевиден.
Теперь ты можешь презирать меня.
Если в твоем презрении сверкнет крупица жалости,
я буду жить калекой, радуясь каждому дню,
и умру, преисполнясь благодарности.
Нобуюки Кубо встает, совершает круг по сцене, показывая, что это не телесное его воплощение, а тень, дух, тайные мысли.
Дух Кубо:
Что она говорит?
Будда Амида, ты слышишь, что она говорит?!
Эта женщина – мать лжи,
мастерица обмана.
Замысел её – зло, поступки – зло,
и даже сейчас она плетёт интриги.
Какой брат? Он умер в младенчестве!
Ты хочешь одурачить меня, подлая?
Меня, преданного тебе ученика?
Преданного тобой?!
Ну так я превзошел всю твою науку
и сердце моё пылает гневом.
Я отомщу тебе,
отомщу так, что ты будешь жить,
будешь жить в теле, которое выбрала,
проклиная каждый день!
Возвращается на прежнее место, садится, становясь прежним Нобуюки Кубо.
Нобуюки Кубо:
Сколь печальна твоя повесть, сенсей!
Нет подлости в твоём замысле,
нет и гнусного предательства.
Слёзы текут по моему лицу,
решение зреет в моем сердце.
Сейчас я убью тебя своими руками,
и ты возродишься мною,
тем, кого создавала все эти годы.
Это меньшее, чем я могу отплатить за твою доброту!
Встает с ножом в руках, делает шаг к госпоже Йоко.
Сидзука Йоко:
Остановись, безумец!
Если ты убьешь меня из милосердия,
я потеряю лицо.
Зачем мне такая жизнь?
Лучше участь калеки!
Нобуюки Кубо (приближаясь):
О нет, ничуть не лучше!
Потеря лица – пустяк, ничтожная малость.
Здоровое, сильное тело – вот цель,
вот желанный итог, воплощение мечты.
Я принял решение и не отступлюсь,
я встал на путь и не сверну с него.
Сидзука Йоко:
Нобуюки Кубо:
Прими мою жертву, наставница,
мне больше нечем отблагодарить тебя!
Дерутся, Кубо рассекает ножом горло женщины. Встает над трупом, бросает на госпожу Йоко красную ленту – символ текущей крови. Снимает с нее женскую маску, снимает свою мужскую. Надевает женскую маску, поверх нее – мужскую.
Сидзука Йоко (воплощаясь заново):
Горе! Великое горе!
Моё лицо!
Сейчас я утрачу его навсегда.
Хор (смыкаясь вокруг неё):
Всё видит благой будда,
даже то, что невидимо для смертных.
Сколь ни говори, что убиваешь из милосердия,
сколь ни убеждай в этом себя,
но если убиваешь из мести,
если душа твоя горит огнем войны,
идет по пути коварства и обмана,
так оно и будет,
так и запишется на облаках,
потому что нет милосердных войн,
нет святого мщения.
Убитый из мести сохранит лицо,
станет Кубо-вторым,
продолжит жизнь мстителя.
Но что он потеряет? Что утратит?
Не узрим мы потери, а будда промолчит.
4
«Я не испытываю сожаления»
На въезде в Акаяму нас встретил караул отца.
Досмотр на этот раз вел не Икэда, а Нисимура. Благодаря его расторопности всё прошло быстро, без задержки. Отец не вмешивался. Сидя на чурбачке возле будки, он чинил боевой ухват – тот самый, с помощью которого отец летом задержал опасного преступника. На меня Торюмон-старший даже не обратил внимания.
Ну, или сделал вид, что не обратил.
Усталая кобыла шла шагом. Я не понукал её, качаясь в седле. Пожалуй, я устал не меньше кобылы, и утомление тела было слабее усталости души. Миновав поворот в горы, к храму Вакаикуса, где на кладбище покоился прах бабушки Мизуки, я услышал эхо храмовых гонгов. Почудилось, наверное. В ушах звенит, вот и гонги. Дальше начались жилые кварталы, мы проехали мимо дома торговца рыбой, высланного из города за ложное фуккацу. Сейчас в доме жили совсем другие люди: семья чиновника полиции. У дома курил трубку досин Хизэши: ждал начальство.
Он помахал мне рукой, я ответил ему тем же.
За третьими квартальными воротами нас ждала лавка аптекаря Судзуму. Я отвернулся, чтобы ненароком не встретиться взглядом с аптекарской дочкой. Вдруг она выйдет на крыльцо? Выглянет из дверей? Мне до сих пор было больно смотреть на Теруко-тян, хотя временами очень хотелось перекинуться с ней хоть словечком.
Лапшичная дядюшки Юичи. Зайти перекусить?
Нет, позже.
Я бездарен в поэзии, живописи и каллиграфии. Но мне казалось, что я еду не по городу, а по событиям последних месяцев, так круто изменивших мою жизнь. Переписываю эти дни заново, придавая каждому новый смысл.
Она ждала меня на улице, возле ворот дома сенсея Ясухиро. Молодой широкоплечий мужчина прислонился к стене, глядя, как мы приближаемся, а я видел женщину с рассеченным горлом. В руках госпожи Йоко была нагината, как если бы она готовилась к бою.
