– А что говорит сам Ершов?
– Ничего пока, – вздохнул Григоренко, – пропал.
– Ищите, Григорий Федорович, ищите… – слегка нахмурился председатель КГБ. – И Ершова ищите, и целителя нашего. Нельзя допустить, чтобы «Хилера» первыми нашли израильтяне или американцы!
– По нашим каналам удалось установить, что ЦРУ не в курсе. Пока.
– Вот именно. Сами знаете, как Моссад «течет»! Да, вот еще что… А вы не пробовали, Григорий Федорович, затеять поиск «Хилера» косвенно? Через тех, кого он исцелил?
– Ищем, Юрий Владимирович, – кивнул начальник ВГУ, – но пока безрезультатно. «Хилер» не лечит всех подряд, он редко прибегает к своим способностям, и вычислить его пациентов очень непросто. Да и зафиксировать случаи внезапного исцеления тоже сложно. Ведь те, кто вылечился с помощью «Хилера», в больницы не обращаются. Единственный случай – это Алон. Но мы будем искать. И найдем.
– Найдите, Григорий Федорович, – тонко улыбнулся Андропов, – нам такой человек нужен.
Глава 10
Вторник, 22 октября 1974 года, день.
Первомайск, улица Белинского
Не знаю, может, личность шестидесятилетнего действительно подчинила себе шестнадцатилетний организм, вот только тело все равно не оставляло «встроенную» душу своим попечением. Моя психоматрица как бы вступила с реципиентом в симбиоз, и уже не было ни старика, ни юноши – возникло нечто третье, среднее арифметическое.
Иначе я не могу объяснить, отчего меня не трясло от страха все эти дни, почему я дрых без задних ног и поглощал пищу с отменным аппетитом. Нет чтобы не спать ночами, забиваться в уголок и поскуливать, как будущая либеральная оппозиция, в предчувствии: вот-вот постучится «кровавая гэбня»!
Нет, я, конечно, бдел и кругом посматривал, но это Хаима можно было распознать, а кагэбэшную «семерку» не учуешь и не увидишь. Там такие мэтры работают, что остается только восхищаться. И вот что интересно – ни один сотрудник 7-го управления КГБ не был замечен в предательстве. Дружные были ребята и девчата! Да и почему были-то? Есть! Есть, и где-то делают свою работу – меня ищут. Ну, это непросто – меня сыскать, так что пускай хорошенько попотеют.
А я как жил, так и продолжал жить-поживать да добра наживать – подсаживал в свою микро-ЭВМ все новые и новые расширения. Мощность машинки росла, оперативки перестало хватать, и вот сегодня, сразу после школы, я отправился на Богополь, к тому самому посреднику, адресок которого дал мне Алон.
Звали посредника Давид Моисеевич Кацман, и жил он в тихом уголку улицы Белинского, занимая полдома с большим сараем, садиком и цветником. Таких «двухквартирных» жилищ на улице осталась всего парочка – два ряда «хрущевок» в три этажа, сложенных из силикатного кирпича и крытых шифером, совершенно изменили послевоенную улочку, – здесь, как мама рассказывала, сплошь евреи прописаны были. Многие с недавних пор переехали в Израиль, а остальные доживали свой век, не взыскуя новой родины.
Оглянувшись, я вытащил из сумки парик и нашлепку – усики клеить не стал, уж больно противно стягивает кожу.
Обрядившись Михой, я постучался, и мне открыли. Почему-то ожидал увидеть древнего старика, а вышел вполне себе моложавый мужчина, «разменявший полтинник». Правда, несколько располневшая талия его была туго обвязана старушечьим шерстяным платком.
– Чем обязан, молодой человек? – спросил обвязанный в «старорежимном» стиле.
– Давид Моисеевич? – спросил я, входя в роль и добавляя в голос сиплости, как у «Хмыря» из «Джентльменов удачи».
– Да, это я, – Кацман опасливо глянул на меня.
– Ваш адрес мне дал Рехавам Алон, – сказал я, накачивая в тон побольше доброжелательности. – Я – Миха.
– О, Миха! – мигом расположился ко мне хозяин. – Заходите, заходите! Я получил письмо, а Рехавам даже карточку вашу передал! Как я вас сразу-то не узнал, вроде склерозом не маюсь пока… Заходите, Миха!
Я шагнул в гулкие… сени, что ли, или холл. Как-то язык не поворачивался называть это помещение прихожей. Прямо располагалась кухня, слева комната и справа. Кацман провел меня направо.
Обстановка очень напоминала ту, что заполняла дом тети Муси – очень старый комод, не меньшей ветхости гардероб, посередине – круглый стол с точеными ножками, над ним висит абажур с бахромой. Единственной приметой иудейства служил семисвечник, отлитый из бронзы и пятнистый от зеленой патины там, где облезла позолота.
– Извините за мой наряд, – Кацман подтянул платок и направился к шкафу. – Почки гадские дают о себе знать, вот и кутаюсь. Чуть застужу – и начинается…
Он достал с верхней полки коробку из-под обуви и передал ее мне с таким видом, будто ковчег Моисею вручал.
– Держите! Тут все по списку.
И открыл я вместилище, и сердце мое возрадовалось.
– Отлично! – сказал я. – Просто отлично! Теперь я точно все успею!
– Простите, Миха, – сказал Кацман, деликатно покашляв, – успеете что? Может, я лезу не в свое дело, но я в свое время работал в Институте кибернетики, а эти микросхемы явно не для радиоприемника…
– Нет, конечно, – ответил я, любовно поглаживая микросхему. – Я должен успеть собрать к ноябрю персональную микро-ЭВМ – очень хочу опередить американцев хотя бы на год-другой!
– ЭВМ? – Давид Моисеевич до того задрал густые брови, что кожа у него на лбу сложилась в частые морщины.
– Ну, да! Процессор у меня уже есть, даже два.
– А это для чего? – Кацман притронулся к кассетному магнитофону, лишенному корпуса. Да и зачем ему кожух, если я запихаю его в системный блок?
– А это внешний накопитель. Для хранения данных. Ничего лучшего пока найти не удается. А вот из этого я соберу маленькую дополнительную плату – для связи с кассетником.
А глазки-то у Давида Моисеевича разгорелись! Видать, не зря корпел в институте.
– Вы считаете, этих деталей достаточно?
– А у меня еще есть! Кстати, а вы не помните такого Данилина, Антона Гавриловича? Вроде бы он тоже в ИКАНе трудился…
– Данилин? – задумался Кацман, и лицо его просветлело. – А, Тося! Конечно, помню! Тосю Данилина мы комсоргом выбрали, так он и пошел по комсомольской линии.
– Все с ним ясно! – хихикнул я.
Мы еще долго болтали – о программировании, о Бэйсике и Алголе, о законе Мура. Я даже нарисовал в его воображении ослепительные перспективы, вроде интернета, который я обязательно назову по-русски. Хотя почему я? Академик Глушков уже что-то такое похожее изобрел, ОГАС называется – Общегосударственная автоматизированная система.
Кацман пригорюнился даже, почувствовав приближение новых горизонтов. И вдруг его скрючило – как говорится, ни вздохнуть, ни охнуть. Он вцепился в спинку стула, едва не падая на колени, и резко побледнел. Видать, почки «распустились».
