На костре в знак окончания трехмесячного плавания я впервые увидел ее с бокалом вина в руках. В своем черном платье она просто сияла, затмив свет луны, огни факелов «тики» и свечей в расставленных на столе стеклянных вазах. Я не мог оторвать от нее глаз и с каждым выпитым бокалом все меньше пытался это скрыть.
За столом оставалось всего шесть человек, когда Лин поднялась, пожелала спокойной ночи остальным и посмотрела мне прямо в глаза.
– Хороший вечер для прогулки.
Я встал и протянул руку.
Глава 82
Летом 1967 года моя жизнь приняла новый оборот. Я начал замечать перемены в Лин: она стала сторониться меня. Мы поддерживали интимные отношения (насколько это было возможно на борту субмарины) уже шесть месяцев. Я призвал ее к ответу, не принимая отговорок, что все хорошо, и в конце концов вытащил из нее признание: Лин беременна.
Я был вне себя от радости. И ужаса. Люди, пережившие трудное детство, нередко боятся заводить детей. Это полностью относилось ко мне и Лин. Не вмешайся биология, кто знает, куда завела бы нас жизнь. Однако она вмешалась, и я об этом не жалею. Мы вернулись в Лондон и поселились в районе Белгравия, в квартире, принадлежащей одному из членов «Китиона», который сдал нам ее практически задаром. Через месяц мы сыграли скромную свадьбу. Моим свидетелем был Юрий, приехали мать с отцом, а также мама и папа Лин.
Мартовской ночью, в снегопад родился Эндрю. Наша жизнь переменилась в один миг. Теперь в ней главным стал наш сын. Эндрю страдал врожденным дефектом – амелией, когда ребенок рождается без руки или ноги. У Эндрю не хватало половины левой руки от локтя. Лин впала в уныние. Что бы я ни говорил, она винила себя, пеняла на свои гены и поведение: ребенок был зачат на ядерной подводной лодке, где на плод могла повлиять радиация.
Я страшился произносить вслух слова «генетический дефект», однако Лин видела причину именно в наследственности. После рождения сына «Зеркало» приобрело для нее новый смысл. Увлеченность превратилась в одержимость. Она без устали говорила о мире, в котором ни один ребенок не будет рождаться с дефектами, страдать от своей ущербности и подвергаться насмешкам здоровых детей.
Разумеется, состояние сына никак не повлияло на нашу любовь к нему. Эндрю рос смышленым (видимо, в мать) и падким на приключения (в меня). Он был храбр, любопытен и никогда не пасовал перед трудностями.
В «Китионе» начались преобразования. Масштабы экспериментов увеличились, потребовалось больше денег. «Китион» стал вербовать новых сторонников – миллиардеров, финансистов, людей за рычагами распределения государственных субсидий на научные исследования. Всех их объединяла общая черта: они считали, что мир стоит на пороге катастрофы.
Приток новых сторонников изменил облик организации, она, не церемонясь, перешла свой Рубикон. Внешне все оставалось по-прежнему. Десятки ячеек «Китиона» продолжали исследования в рамках «Зеркала», их представители собирались на ежеквартальную конференцию, которую мы называли конклавом. Однако внутри себя организация утрачивала единство. Каждый ее член воображал, что именно его побочный проект решит проблемы человечества, и пускался во все тяжкие, чтобы обеспечить финансирование собственных представлений о реальности.
В 1972 году меня назначили начальником новой службы безопасности «Китиона», отвечающей за прикрытие работы ячеек и сохранность секретной информации. Подлинный размах организации был известен только четырем старейшим сотрудникам, включая меня. Мы породили монстра.
Дома жизнь вошла в привычное русло. Я часто отсутствовал, но, приезжая домой, каждую свободную минуту проводил с Лин и Эндрю. Мальчик быстро рос. В 1973 году наша семья пополнилась дочкой. Мы назвали ее Мэдисон – по девичьему имени матери. Я не видел более заботливого старшего брата, чем Эндрю, – он превзошел даже Орвиля Хьюза, с которым я жил в лондонском сиротском приюте после войны.
Лин работала на износ. Я тревожился за ее здоровье, хотя любая попытка завести разговор на эту тему была заранее обречена на провал. Я не спорил с женой: в супружеской жизни, как и на войне, некоторые битвы невозможно выиграть.
Вторая дочь родилась в 1977 году. Мы назвали ее Пейтон – по девичьему имени бабушки Лин со стороны отца. В целом она была серьезнее и дотошнее Мэдисон. Подобно Эндрю, Пейтон с детства отличалась любопытством и любила приключения.
Я провел много часов в поездах и самолетах, размышляя, какими станут наши дети, когда вырастут, и в каком мире будут жить.
И вот на зимнем конклаве «Китиона» 1983 года в Женеве случилось немыслимое: одна из ячеек объявила детальный план создания «Зеркала» – действующего устройства, способного воплотить заветную мечту о сохранении человечества. Масштабы и стоимость проекта были астрономическими. В то время научная база все еще основывалась на чистой теории (которая впоследствии подтвердилась), однако проект наконец стал реализуем. Войны, голод, болезни, изменения климата, падения метеоритов, космические явления, внеземное вмешательство, искусственный интеллект – в тот вечер на роскошной вилле с видом на Женевское озеро «Зеркало» обещало защитить нас от всех этих – и многих других – угроз. Сверх того «Зеркало» сулило разгадку великой тайны, над разрешением которой «Китион» бился с момента своего основания, – о смысле существования человечества, истинной природы Вселенной и бытия. Ученые, предложившие «Зеркало», видели в нем новый этап человеческого существования, закономерный итог развития.
Не все разделяли их энтузиазм.
Группа трезвомыслящих уравновешенных ученых, с которыми я был знаком, выступила с яростной критикой. Дебаты начались с горячих споров, а закончились криками и оскорблениями. До меня наконец дошло, что мы затеяли игру, в которой может быть лишь один победитель. На последнем этапе «Зеркала» будет создано одно устройство, остальные разработки свернут, а фонды отдадут проекту-лидеру. Люди, управляющие «Зеркалом», получат в свои руки невиданную власть. Более того – смогут управлять всем человечеством.
Ночные дебаты зашли в тупик. Участники сыпали угрозами, некоторые обещали выйти из организации и продолжить исследования без нее, как своего рода гонку вооружений. Третьи грозили демаскировать весь проект, если не выберут их вариант решения, чтобы ни у кого ничего не получилось. Ученые, как любые другие люди, бывают очень мстительны.
Если меня в чем-то и можно обвинить, то в нерадивости. Я не почуял, как из-под ног уходит почва, и воспринял крикливые выпады как пустые угрозы. Но не все думали, как я.
Это случилось через месяц. Я летел рейсом Британских авиалиний из Каира в Лондон. По всему миру прокатилась волна убийств ученых «Китиона». В моем подчинении находились двенадцать агентов безопасности – все они были убиты. Прибыв в Хитроу, я этого еще не знал. В такси по дороге в Белгравию мои мысли были заняты подготовкой к дню рождения Мэдисон на следующей неделе.
Дверь квартиры оказалась заперта. Открыв ее, я немедленно увидел, что в доме учинили погром. Я вытащил пистолет, но чуть-чуть опоздал. Боковым зрением я заметил в своем кабинете фигуру в черном, прячущуюся за дверью из матового стекла. Я быстро повернулся, вскинув оружие, но противник успел раньше. Пуля пробила стекло и вонзилась мне в бок, толкнув меня на пристенный столик и висящее над ним античное зеркало. Однако я сумел удержать в ладони свой «зиг-зауэр Р226». Нажав на спуск, я сделал три выстрела и свалил нападавшего.
