Десмонд сел.
– Теперь ты мне веришь? – спросил он.
– Да.
Человек встал и подошел к стеклу.
– Кто ты?
– Мое имя – Коннер Макклейн. Это тебе что-нибудь говорит?
Десмонд покачал головой.
Коннер повернулся к стеклу спиной.
– В настоящую минуту происходят события, которые в корне изменят ход мировой истории. За кулисами, по ту сторону газетных заголовков бушует война. Очень скоро она охватит весь мир.
– Из-за эпидемии в Кении? – уточнил Десмонд.
– Да.
– Значит, ее организовал ты…
– Нет. Не я, а мы вдвоем.
Слова протаранили Десмонда, как сорокатонный грузовик. Он быстро произвел ревизию ощущений, пытаясь сообразить, ложь это или правда.
– У нас почти не осталось времени, – сказал Коннер. – Ты должен рассказать все, что с тобой произошло. Твоя помощь нужна, чтобы предотвратить то, что иначе нас постигнет.
– Выпусти меня.
– Не могу.
– Можешь.
– Войди в мое положение. Я не знаю, что с тобой произошло.
– А ты как думаешь?
– Я вижу два объяснения. Первое – один из наших врагов сумел на тебя выйти, и теперь они пытаются через тебя остановить нас.
– Один из наших врагов?
– Да. Всего несколько дней назад мы с тобой были партнерами.
– Партнерами в чем?
– В величайшем научном начинании за всю историю человечества.
– «Зеркало»?
– Да.
– Что это?
– Я не могу тебе сказать.
– Почему?
– Из-за второй возможной причины, по которой ты потерял память.
– Какой?
– Ты мог предать нас и наше дело. Эта вероятность тревожит меня куда больше. Десмонд, я не знаю, на чьей ты сейчас стороне. Но если ты восстановишь память, то поймешь истинную природу того, чему мы противостоим. Ты увидишь: мы – единственная надежда человечества, а наша единственная надежда – «Зеркало».
– Существуют три части, – сказал Десмонд. – Rook, Rendition и Rapture.
– Значит, помнишь?
– Нет. Это я узнал от журналиста.
Десмонд вспомнил ужас на лице Гарина, когда тот прошептал: «Они схватили мою невесту».
– Что вы с ним сделали?
Коннер отвел глаза.
– Я задал вопрос.
– Отправили в бесплатный тур по «Диснейленду». А ты что думал?
– Что тебе от меня надо?
– Rendition.
– Что это?
– Дело всей твоей жизни. Твой вклад в «Зеркало».
Опустившись на узкую кровать, Десмонд попытался вспомнить все, что знал о Rendition. Ничего не приходило в голову. Название не вызывало никаких воспоминаний, лишь смутное ощущение – эту штуку нужно сохранить в тайне. Неизвестно откуда Десмонд знал: если Коннер получит Rendition, произойдет невообразимая катастрофа, массовая гибель людей.
Он поднял голову.
– А как насчет других компонентов «Зеркала»?
– Rook – мой проект. Он фактически завершен.
– А Rapture?
– Он в надежных руках нашего партнера. Послушай, Дез. Крайне необходимо вспомнить, что ты сделал с Rendition. На кону – уйма жизней, само будущее человечества.
Двое мужчин долго смотрели друг другу в глаза, пытаясь прочесть мысли.
В коридоре открылся люк, появились мужчина и женщина. Они установили на столике, за которым сидел Коннер, ноутбук и монитор с плоским экраном. Экран повернули так, чтобы Десмонд мог его видеть.
– Что это?
– Мы попытаемся помочь тебе восстановить память.
Женщина нажала несколько клавиш, на экране появилось изображение светловолосого мальчишки лет семи, стоящего рядом с высоким краснолицым мужчиной в комбинезоне. Над ними нависала нефтяная вышка.
Десмонд присмотрелся к лицам.
– Это я, не так ли?
– Да. Ты помнишь этого человека?
Его лицо однажды уже возникало в воспоминаниях Десмонда. Чисто инстинктивно он солгал:
– Нет.
– Продолжайте в том же духе, – бросил Коннер женщине. – Позовете меня, если будут какие-нибудь результаты.
Глава 39
Когда Коннер скрылся из виду, Десмонд вновь посмотрел на фото. На самом деле оно вызвало крайне неприятное воспоминание.
* * *
Вскоре по прибытии в Оклахому Десмонд понял, почему Шарлотте не хотелось сажать его в самолет. Десмонд или, в принципе, любой другой пятилетний мальчишка был до лампочки Орвилю Хьюзу, хоть они и состояли в родстве. Высокий и мускулистый, грозного вида, с прилипшей к лицу презрительной усмешкой, дядя обитал на маленькой ферме на окраине Слотервиля, южнее Оклахома-Сити. Он работал на буровых вышках сменами по две-три недели, после чего на несколько недель возвращался домой. Десмонд по большей части был предоставлен самому себе. Мальчик полюбил одиночество.
Когда Орвиль бывал дома, он до поздней ночи лакал виски, а потом полдня спал. Иногда слушал музыку – ковбойские песни. В остальное время смотрел старые вестерны. «Дымок из ствола», «Бонанца», «Есть оружие – будут путешествия» входили в число его любимых лент. Десмонду не разрешалось открывать рот или шуметь, когда шел фильм с Чарльзом Бронсоном, Джоном Уэйном или Клинтом Иствудом. Причем он был обязан убирать и готовить. За непослушание дядя наказал его всего лишь раз. Десмонду хватило.
Вскоре он начал различать в дядином пьянстве систему. Первые полбутылки на него почти не действовали. Зато после второй он совершенно менялся, озлобляясь с каждым новым глотком. Начинал больше говорить, иногда сам с собой, иногда с Десмондом. Английский акцент густел с каждой минутой.
Дядя вспоминал послевоенное детство в Лондоне. Все его разговоры начинались со слов «после войны».
– Думаешь, у тебя трудная жизнь, парень? Ты не знаешь, что такое трудная жизнь. После войны – вот когда было трудно жить. Ты – слабак, парень. И отец твой был слабак. Взялся работать на овцеферме семейки твоей мамочки, выбрал жизнь слабака. И сопляка такого же вырастил.
Дядя много разглагольствовал о работе в нефтянке, о том, какое это трудное дело, какой он крутой. Поздно вечером, допивая бутылку, начинал вспоминать происшествия, людей, оставшихся без пальцев, кистей рук и целых конечностей. О смертях. От этих историй веяло жутью. Однажды, когда Десмонду стало неприятно слушать, он поднялся и хотел уйти. Не тут-то было. Дядя заорал:
– Когда с тобой говорят, ты должен сидеть и слушать! – И отпил еще глоток виски. – Они погибали у тебя на глазах, да? А ты постоял, посмотрел и дал деру. И шрамы у тебя на ногах оттого, что ты сбежал.
