– Какого рода?
– Для управления воздушным движением. Заболел во время работы в аэропорту Мандеры.
– У них там есть аэропорт?
– Одно название. Всего несколько месяцев назад он представлял собой грунтовую взлетно-посадочную полосу. Правительство приложило руку: сделали твердое покрытие, установили оборудование поновее. Открытие состоялось на прошлой неделе.
Пейтон потерла виски́. Действующий аэропорт в очаге вспышки заболевания – кошмарный сценарий.
– Мы наводим справки насчет аэропорта: плотность полетов, кто приезжал на церемонию открытия, работают ли там другие иностранцы. Уже подключили англичан. Там сейчас восемь сорок утра, они свяжутся с родственниками и коллегами британца. Решать, помещать ли их в карантин, будем, когда станет известно, как давно он уехал в Кению.
Пейтон быстро прочитала текст сообщения, пометив для себя имена и фамилии двух американцев.
– Мы начнем отрабатывать американцев, посмотрим, не получится ли выявить хронологию: где они побывали, как долго находились в стране. Что еще можно сделать?
– Пока все. Кенийцы не просили о помощи, но, если дела пойдут, как в Западной Африке, помощь им понадобится – и не маленькая.
Это в первую очередь означало деньги и снабжение. Во время вспышки Эболы в Западной Африке ЦКПЗ отправил сотни сотрудников и предоставил снаряжение, в том числе средства индивидуальной защиты, тысячи мешков для трупов и несчетное количество полевых диагностических комплектов.
– Я поговорю с Эллиотом, – предложила Пейтон. – Подключим Госдеп и АМР
[4].
– И еще. У нас только что был инструктаж по мерам безопасности. Округ Мандера – очень неспокойное место. В этом районе действует террористическая группировка «Аш-Шабаб» – под стать ИГИЛ, не любят американцев. Если они пронюхают о вашем приезде… Мы прилетаем в Найроби сегодня поздно вечером, могли бы дождаться вас, чтобы выехать на север Кении вместе в сопровождении местных военных.
– Мы вряд ли доберемся туда до воскресенья.
– Ничего, мы подождем. В Найроби тоже много дел.
– Прекрасно. Спасибо, Йонас.
– Счастливого пути.
Пейтон опустила телефон на стол и посмотрела на покрывавшую всю стену карту мира. Разноцветные булавки торчали практически из всех континентов. Почти все, кроме одной, обозначали места вспышек заболеваний. И только посреди национального парка Маунт-Эльгон на востоке Уганды, близ границы с Кенией, был воткнут серебряный значок в виде посоха с обвившей его змеей, традиционная эмблема медиков, Посох Асклепия, который часто рисуют внутри шестиконечной «Звезды жизни» на боку машин скорой помощи. Значок принадлежал брату Пейтон Эндрю. Именно он подвигнул ее начать карьеру эпидемиолога. Теперь Пейтон всегда брала значок с собой, когда отправлялась в экспедицию. Значок – все, что осталось от брата.
Пейтон сняла серебряную реликвию с карты, сунула в карман и воткнула булавку с красной головкой в карту на пересечении границ Кении, Сомали и Эфиопии, в то самое место, откуда сообщили о новой вспышке вирусной геморрагической лихорадки.
Она всегда держала наготове две заранее упакованные дорожные сумки, одну для западных стран, вторую – для стран третьего мира. Как только выдастся свободная минута, надо будет позвонить матери и сестре, сообщить, что летит в командировку. До праздника Благодарения оставалось четыре дня, предчувствие подсказывало, что вовремя вернуться не удастся.
И хотя в этом неприятно было признаться, Пейтон почувствовала облегчение. Кроме Мэдисон у нее не было сестер и братьев. Смерть брата сблизила их, однако с недавних пор любой разговор с Мэдисон сводился к расспросам, почему Пейтон ни с кем не встречается, и настойчивым предупреждениям, что ее шанс обзавестись семьей быстро уходит. В свои тридцать восемь лет Пейтон понимала разумность довода, но никак не могла решить, желает ли она завести семью. По сути дела, она вообще не могла сказать, чего хотела от жизни помимо работы. Работа и стала ее жизнью, и доктор ею очень дорожила. Пейтон нравились неожиданные ночные звонки, нравились тайна, которую таила в себе каждая новая вспышка эпидемии, и сознание, что ее нелегкий труд спасает людям жизнь, что ни секунды не уходит на пустяки.
И вот опять часы пущены, секунды бегут.
* * *
Человек, сидевший в машине на улице, проследил, как Пейтон выезжает из подземной парковки.
Заводя машину, он сказал по открытой связи:
– Объект в движении. Посетителей не было. Текстовых сообщений тоже. Один телефонный звонок – от напарника в ВОЗ.
Глава 4
Десмонд увидел в «глазок», как охранник отеля подносит карту-ключ к дверному замку. Рядом с ним, уперев руки в бока, стояли два берлинских полицейских в форме.
Десмонд опустил щеколду, не позволяя двери открыться.
– Одну минуту, пожалуйста, – сказал он по-английски с показным раздражением. – Я не одет.
– Прошу вас поторопиться, мистер Хьюз, – произнес охранник.
Десмонд взглянул на мертвеца.
Разум быстро перебрал несколько вариантов действий. Вариант первый: вылезти в окно. Он подошел к высокому окну и осмотрел его. Этажей десять, не меньше, пожарной лестницы нет, иначе как в виде кляксы вниз не спуститься. Кроме того, окно, похоже, вообще не открывалось.
Вариант второй: дать деру. Шансы на успех никудышные. В его состоянии трудно растолкать трех человек, еще труднее соревноваться с ними в забеге на длинную дистанцию.
Оставался третий вариант: спрятать труп и заговорить зубы.
Но куда?
В гостиной стояли стол с офисным креслом, диван, стул и развлекательная система. Под высокими окнами за шторами длиной до пола находилась батарея отопления. Широкий проход с двойной дверью вел в спальню с двуспальной кроватью, двумя ночными столиками, еще одним окном, батареей под ним и кладовкой. Попасть в тесный санузел можно было только из спальни.
Десмонд быстро принял решение.
Когда он оторвал мертвеца от пола, тело пронзила боль. Ребра отозвались ножевыми уколами – такими резкими, что чуть не пресеклось дыхание. Мертвый был высок, почти одного с Десмондом роста – метр восемьдесят, но худ. В нем было килограммов семьдесят, а казалось, что все сто пятьдесят. Тело сковало трупное окоченение. Значит, Гюнтер Торне мертв уже несколько часов.
Возясь с трупом, Десмонд удивился, что знает такие подробности, как время наступления трупного окоченения. Однако больше всего его встревожило, что ему ни на секунду не пришла в голову мысль открыть дверь, впустить полицию и объясниться. Как будто потайной частью своего мозга он знал: полиции следует избегать; если факты выйдут на свет божий, ему несдобровать. Поэтому нужно оставаться на свободе, установить, что произошло.
