А тот стоял и глядел, глядел, как ест старушка. Он не мог оторвать своих глаз от натруженных и шершавых рук, которыми та очень аккуратно доставала из мисочки маленькие кусочки картошки и бережно подносила их ко рту. Хлеб почему-то она не трогала. Когда последний кусочек картошки был съеден, старушка принялась за хлеб. Сережка еще подумал тогда: «А вот я на потом оставляю самое вкусное!» Когда и хлебушек был съеден, старушка очень осторожно стала собирать рукой крошки с платья. Сережке было хорошо видно, что никаких крошек на платье не было. Но она долго и основательно скребла по платью, а потом отправляла в рот... воздух. Когда трапеза была окончена, старушка, забрав свою мисочку, пошла обратно в чуланчик.
За все время обеда хозяин, хозяйка и двое детей разговаривали друг с другом. Хозяйка потчевала то мужа, то детей. Мальчонки разговаривали меж собой. Но Сережка почему-то ничего этого не слыхал и не видал. У него перед глазами все стояла пустая железная мисочка и натруженная рука старушки, собиравшая по платью воображаемые крошки. Сережка повернулся и вышел из дома, только уж у калиточки почему-то вспомнил, что по ступенькам в этот раз шел спокойно, не осторожничал. Он оглянулся на дом. Дом стоял, как при первом взгляде: добротный, новый, с резными ставенками. Только у Сережки почему-то мелькнула мысль: «А покосившийся-то больше хозяевам подходит. С завалившейся крышей да осевшим крыльцом...»
Сережка прошел мимо трех дворов, дома эти не менялись: как стояли, так и стоят. А вот с четвертым домом тоже было как-то не так. Сережка остановился и пригляделся. С первого взгляда дом показался ветхим и ужасно старым. Вырезанные когда-то наличнички давно не крашены, бревна старые, видать, столетние, дверь покосилась, и только колечко на двери слегка покачивалось. Уж живут ли тут люди? И тут прямо на глазах дом преображаться стал, как в мультфильме: наличнички покрасились в желтенький веселый цвет, крыша засверкала ярко-красной краской, а кольцо на новой двери заблестело, словно только что кирпичом начищенное.
Открыв дверь, Сережка ступил внутрь. В избе было небогато, да что там небогато — убого там было. Старая кровать с металлическими шишечками, деревянный стол, покрытый выцветшей клеенкой, сундук, какой уж теперь редко где сыщешь, и буфет, большой и старый. На буфете стояли какие-то скляночки, пузыречки, крынка со стаканом. Стакан был из толстенного стекла и тоже, видать, старый. У печи кто-то гремел посудой, и Сережка решил заглянуть за занавесочку. Там, засучив рукава, доставал из печи горшок мальчонка, примерно одних лет с Сережкой. Мальчонка пытался достать горшок большой и неудобной тряпкой, но горшок в руки не давался. Наконец, намаявшись, мальчонка вынул его и понес к столу.
— Дедуня! Давай к столу, щи уж поспели! — мальчонка выглянул из-за занавесточки и, не обратив на Сережку никакого внимания, будто того и не было, уставился куда-то мимо.
Сережка повернулся в ту сторону и разглядел на постели кого-то. Этот кто-то оказался стариком. Когда тот сел на постели, Сережке стали видны и седая длинная борода, и худые ноги, и узловатые старческие руки на коленях.
— Я щас! Только рубаху надену! — сказал старик.
Тут мальчонка вновь выглянул из-за занавески и успокоил деда:
— Ты рубаху не ищи! Постирал я ее утречком. Уж скоро высохнуть должна, так иди! Что тебе, форсить что ли?
Старик, не спеша двигая по полу босыми ногами, потопал к столу. Мальчонка уже разливал щи по мискам.
— Да куда ты? Будя! — сказал старик мальчонке. А тот еще половничек щей успел влить в дедову миску. — Что я молодой, что ли? Мне и того не съесть!
— Ешь-ешь! — уверенно сказал мальчонка и добавил: — У нас с тобой щи — только ложку полощи! Кабы мясушка да сметанки, может тогда бы и у тебя силушки прибавилось. Ну, да я щас лучку сорву! Я мигом!
Мальчонка выбежал из избы, а дед взял свою ложку и стал вычерпывать щи прямо в миску внука, а сам под нос себе приговаривал:
— Куда мне, старику? Это тебе, молодому, есть надо. Ты ж у меня кормилец-поилец.
Сережке стало как-то немного не по себе, и он решил выйти следом за мальчонкой. Но хорошо, что повременил, а то бы этот постреленок мог запросто его с ног сбить. Вон как влетел-то! Выходя из дома, Сережка слышал, как мальчонка спрашивал деда:
— Тебе в миску покрошить или кусать будешь?
— Ты уж покроши!.. С моими зубами только луком и хрустеть, — добродушно отозвался дед.
А Сережка меж тем вышел на крыльцо. Отойдя от дома, он оглянулся: дом снова был такой, каким он его увидел впервой. Старый, с облупившейся фаской на наличниках. «А все же этот дом краше первого, где старушка-то была» — подумал Сережка и тут же увидел еще один дом. Пятистенок, построен на века. Небось, там места полным-полно! Только вдруг на глазах у Сережки дом тот скособочился, даже как-то ссохся и сморщился. «А тут-то что?» — спросил себя Сережка и уже смело вошел внутрь. Он уж догадался, что его все равно тут никто не видит, не замечает. Кузька раньше не отставал ни на шаг, а тут перед дверью заскулил и в дом вслед за хозяином своим не пошел. Не крылечке ждать остался. Ну, Сережка уж один порог переступил.
На диване возле окна сидели старики, чистенькие такие. Старичок и старушка. Будто они в церковь собрались или в гости. Вещи на них были надеты добротные, видать, много лет назад купленные. Женщина-хозяйка складывала какие-то вещи на постели. Рядом помогала матери девчонка лет восьми и все спрашивала, у матери:
— Мам! Когда бабку с дедом в богадельню увезешь, можно я вот тут занавесочку повешу и кукол посажу? Играть-то мне негде...
— Еще чего! — вдруг услышал Сережка голос из другой комнаты. На пороге стоял мальчишка, чуть старше сестры. — У меня тут мастерская будет. Я уж сколько времени ждал, пока место освободится!
Мать поглядела на сына и возразила:
— Мне тут еще мастерской не хватало! Что тебе в сарае места нет? Там и работай! А тут я сервант новый поставлю и стулья венские. Не на этом же сидеть? — указала она брезгливо на диванчик, на котором притихли старички. — А то надумал — мастерскую. Грязи мне тут еще не хватало!
Сережка почему-то про себя подумал: «Грязи-то у тебя и так полно! Дышать в избе от грязи нечем!» И правда, что ж с того, что пол чистый да места много? Грязь ведь она не только на полу, она и в душе, бывает, проглядывает. Сережка вышел из дома и оглянулся на окошки. Видны были пестренький платок старушки и седая голова старика. Дом был новый. Пятистенок. А места, выходит, мало. И тут Сережка вспомнил про Кузьку.
— Кузька! Кузька! — позвал Сережка, но собаки нигде не было видно. — Кузька! — во все горло заорал Сережка.
И тут Сережка почувствовал, что его лицо вдруг стало все мокрым и липким. «От того серебристого тумана, что ли?» — успел подумать Сережка и вдруг услыхал:
— Сережка! Что это ты Кузьку к себе приваживаешь? Сколько раз говорила: не пускай его на постель! Вон, все лицо тебе облизал неслух! А ну, пошел с подушки!
Сережка открыл глаза и никак не мог сообразить: где это он? Возле самой постели стояла мать с полотенцем в руках и махала на Кузьку, чтобы тот убрался с чистой простыни. Сережка сел на кровати и поглядел на собаку, та уже спрыгнула с постели и теперь вертелась возле самых его ног, норовя утащить под кровать носок.
