Такое унылое место
Перевод А. Комаринец
Сегодня утром мне позвонил бригадир из строительной компании, которую я нанял строить наш новый дом. Бригадир сказал, что, выравнивая место на вершине холма, на котором будет стоять дом, его люди нашли какой-то ящик. Будто бы латунный и с приваренной крышкой. Поскольку внутри может быть что-то ценное, он решил, что мне следует присутствовать, когда его будут открывать. Я пообещал приехать.
Возможность делать, что пожелаешь и когда пожелаешь, – преимущество пенсионного возраста. А еще это недостаток. У тебя масса времени для того, чтобы делать все, что угодно, но делать-то по большей части и нечего.
На пенсию я вышел не так давно. На самом деле всего полгода назад. Как правило, пенсионеры из наших мест стараются перебраться во Флориду, чтобы там провести свои «золотые годы», но я не из таких. Много лет назад, когда мы с сестрой продавали землю, которую завещал нам отец, я оставил себе самый высокий холм. Это красивый холм, с которого открывается вид на равнины и озеро, а на его склонах растут клены, дубы и акации. Я берег его все эти годы и теперь, отойдя от дел, собираюсь жить на его вершине.
Я только однажды уехал от него далеко. Это было во Вторую мировую, когда, стремясь извлечь из моих способностей как можно больше, армейское начальство гоняло меня с места на место по всем Штатам, а под конец даже сплавило за море. После войны я поступил на работу в «Хоудейл индастриз» и перебрался поближе к месту работы, даже купил там жилье. Но теперь я намерен жить на своем холме. Как только построят дом. Я буду жить там со своей женой Клэр. Обязательств и забот у нас нет никаких, дети давно выросли, завели собственные семьи и переехали. Летом склоны будут пестреть маргаритками и пастушьей сумкой, камнеломкой и ромашкой. Осенью их украсят золотарник и астры. Зимой они побелеют от снега. На закате моих лет я, возможно, стану ворчливым и косным, но произойдет это не из-за бесконечной череды жарких, ясных, скучных дней, похожих один на другой как две капли воды.
Я спросил у Клэр, не хочет ли она поехать со мной. Она ответила, мол, нет, ей надо за покупками. Я выехал на трассу и уже час спустя сворачивал на Фейрсберг. Через городок я ехал, отгоняя воспоминания. От него до моего холма не более мили. Я миновал комплекс многоэтажек, выросший на земле, некогда принадлежавшей моему отцу. Холм возник передо мной как зеленое, спустившееся на землю облако.
Тяжелая строительная техника проложила колею вверх по склону, но мне не хотелось рисковать подвеской своей «Ауди Каприс», поэтому я вышел из машины и начал взбираться наверх в окружении кленов, дубов и акаций. Июльское солнце, пробиваясь сквозь листву, грело мне спину, и, добравшись до вершины, я основательно вспотел.
Наверху взад-вперед елозил бульдозер, выравнивая упрямые бугры и заполняя впадины. Стоя у своего пикапа, бригадир Билл Симмс разговаривал с дюжим толстяком. Еще двое рабочих копались в моторе экскаватора. Увидев меня, Симмс шагнул мне навстречу.
– Хорошо, что вы смогли выбраться, мистер Бентли. Нам не меньше вашего интересно, что в этом ящике. – Он указал на перекопанный участок у края выровненной площадки. – Он там.
Мы направились в указанном направлении. Дюжий толстяк потянулся за нами.
– Это Чак Блейн, он старший на вашей стройке, – пояснил Симмс.
Мы кивнули друг другу. Двое рабочих, возившихся с мотором, бросили экскаватор и тоже последовали за нами.
Под моим присмотром ящик, позеленевший от времени и ржавчины, подняли из перекопанной земли. В длину он был около шестнадцати дюймов, двенадцать в ширину и шесть в высоту, и действительно был отлит из латуни. Как и сказал по телефону Симмс, крышка была приварена.
Я никогда в жизни не видел этого ящика, однако глядя на него, испытывал нечто вроде дежавю.
– Давайте вскроем его и посмотрим, что там за сокровища, – предложил я.
Блейн принес лом. Отыскав местечко, где металл плохо схватился, он подсунул лом под крышку. Нажал со всей силы, и крышка отскочила. Опустившись на колени, я приподнял ее.
Увидев содержимое ящика, я сразу понял, что он принадлежал Роуну.
Роун… Только под такой фамилией мы его и знали. Если и было у него имя, нам он его не называл, а мы никогда и не спрашивали. Впервые увидев его, я счел само собой разумеющимся, что он просто очередной бродяга. Он и выглядел бродягой: высокий, исхудалый и потрепанный, лицо – серое от грязи и угольной копоти. И мама сочла его бродягой, когда в ответ на его стук открыла заднюю дверь дома. Я в тот момент рубил дрова во дворе.
К нам часто заходили бродяги. Пенсильванская и Нью-йоркская железные дороги (теперь они называются Северо-Восточным коридором) шли через Фейрсберг и огибали нашу ферму, и, когда товарняки останавливались на перевалочной станции, чтобы оставить там часть вагонов или прихватить новые, путешествовавшие на них бродяги иногда спрыгивали на окраине городка и приходили к задним дверям домов клянчить еду. Они старались поменьше попадаться на глаза и держались окраин, а поскольку наша ферма находилась довольно далеко от городка и близко к путям, мы были первыми, к кому они обращались.
Стучавшие в нашу дверь, как правило, нерешительно стояли на крыльце, держа в одной руке узелок с пожитками (я никогда не видел, чтобы бродяги носили узелок, привязав к концу палки, как иногда рисовали в комиксах), и когда мать открывала, они снимали шляпу и говорили:
– У вас не найдется для нас еды, мэм?
Моя мать никому не отказывала. Ей было жаль бездомных. Иногда они предлагали выполнить какую-нибудь работу в уплату за объедки. Но чаще просто забирали еду и уходили.
Мать приготовила Роуну сэндвич и налила стакан молока, и, поблагодарив, он сел на заднем крыльце. По тому, как жадно он откусывал от сэндвича и хлебал молоко, я заключил, что он изголодался. Узелка с пожитками у него не было, а обтрепанный и грязный костюм выглядел так, словно еще недавно был новым.
Стоял теплый сентябрьский день, и я только что вернулся из школы. Рубить дрова было жарко, и я больше отдыхал, чем махал топором. Закончив есть, Роун приоткрыл заднюю дверь ровно настолько, чтобы поставить внутрь пустой стакан, потом снял пиджак, подошел ко мне и, забрав у меня топор, начал рубить дрова. У него было узкое лицо, довольно длинный нос и серые глаза. По тому, как он замахивался топором, я рассудил, что он никогда раньше этим не занимался, однако быстро сообразил, как это следует делать. Я просто стоял в сторонке и смотрел.
Мать тоже смотрела от задней двери. Он рубил и рубил. Некоторое время спустя мать сказала:
– Вам незачем рубить еще. Вы с лихвой отработали свой хлеб.
– Все в порядке, мэм, – откликнулся Роун и поставил новую чурку.
Вернулся отец, уезжавший в город за кормом для кур, и подогнал задом к двери сарая старенький грузовик, который купил за двадцать пять долларов. Я помог ему выгрузить два мешка корма. Отец был высоким и худым, но на самом деле был вдвое сильнее, чем выглядел, и в моей помощи не нуждался. Но делал вид, будто она ему необходима.
