Он вернул «Машину времени» Джулии.
– Я еще вот чего не понимаю, Роун, – сказала она, – как Путешественник во Времени двигался во времени?
Роун улыбнулся.
– Так ты тоже заметила, что Уэллс об этом умолчал, да? Он и сам не знал, поэтому просто напустил туману болтовней о том, что время – это четвертое измерение. Ну, в каком-то смысле так и есть, Джулия, а в каком-то – нет. Путешественник во Времени прибыл в будущее в то самое место, откуда начал путешествие. Но пока он двигался, земля под ним продолжала вращаться, хотя, конечно, сдвиг был незначительный, ведь он двигался очень быстро. Например, если бы он начал свое путешествие из вашего дома, то в будущее мог бы прибыть в точку в пятистах милях от вашего дома в сторону запада. Поэтому, если бы он захотел вернуться назад во времени к тому месту, откуда отбыл, ему пришлось бы проделать путь в пятьсот миль на восток, а потом еще столько же в том же направлении, чтобы компенсировать расстояние, на которое он отклонится, когда будет возвращаться. Но затруднения этим не ограничиваются. Путешествие сквозь время с огромной скоростью может создать завихрение в потоке времени, и тогда Путешественнику перед возвращением придется ждать, пока в прошлом или в будущем не пройдет ровно столько же времени, сколько прошло в настоящем. Путешествие во времени, Джулия, задача настолько трудная, что человек вряд ли сможет осилить его в одиночку, а простенькая машина времени Уэллса попросту не сработает. Если время привязано к свету, то настоящему Путешественнику потребовалось бы фотонное поле, но сам он управлять им не сможет – он же уйдет в другое время, а значит, это должен делать кто-то другой. Так вот, сначала эти другие люди должны забросить его в прошлое или в будущее, а потом, когда он уравняет время и пространство, потерянные при перемещении, при помощи все того же фотонного поля вернуть его назад.
Из его объяснений я практически ничего не понял, а еще знал, что и Джулия тоже ничего не поняла, но вид у нее был удовлетворенный.
Роун поднялся на ноги.
– А теперь, если вы не против, я пойду спать.
Встав на стул, Джулия поцеловала его на ночь.
– Спокойной ночи, мистер Роун, – сказала мама, и я тоже пожелал ему доброй ночи. Отец по-прежнему дремал в своем кресле.
Первый снег выпал в начале ноября. Мы с Джулией надели в школу новые калоши. Роун попросил у мамы фотоаппарат, купил пленку и в последовавшие затем дни делал много снимков. Ни его, ни моего отца пока не уволили, но я знал, что уже недолго осталось. Я беспокоился, что тогда Роун уйдет, и знал, что Джулия тоже беспокоится.
На одном ее уроке учительница дала задание смастерить открытки ко Дню благодарения и велела написать, за что ученики благодарны больше всего. Джулия принесла свою домой показать маме, а мама показала ее остальным. Там говорилось:
Я благодарна за:
Мою маму
Моего папу
Моего брата Тимоти
И Роуна.
С другой стороны открытки она нарисовала индейку, которая больше походила на кита, чем на птицу, и раскрасила ее ярко-красным. Мама повесила картинку на стене на кухне.
В тот День благодарения мои бабушки с дедушками – со стороны папы и со стороны мамы – обедали с нами. Они друг друга не любили, но мама была уверена, что раз это День благодарения, они не станут пререкаться. Они и не стали, но, думаю, не потому, что это был День благодарения, а потому что выступили единым фронтом. Они не одобряли, что мы позволили жить у нас бродяге, и весь обед и после него смотрели на Роуна свысока.
Утром в субботу на той же неделе во двор к нам въехал грузовик из скобяной лавки мистера Хайби. Мама вышла узнать, что нужно мистеру Хайби. Всю ночь шел снег, мягкий влажный снег, и мы с Джулией лепили на заднем дворе снеговика. Отца дома не было. Он поехал в город за мукой, поскольку мама собиралась печь хлеб.
Во двор вышел Роун, чинивший в сарае трактор. Мистер Хайби, отдуваясь, выбрался из грузовика. Он был низеньким и пузатым.
– Доброе утро, мистер Роун. Мне нужна ваша помощь. Нам надо кое-что занести внутрь.
– Сначала, – сказал Роун, – нам надо вынести старую. Придержи нам дверь, Тим, ладно?
Я придержал. Они поставили дровяную печь на снег, и на фоне его она показалась еще чернее, чем была на самом деле. Мама наблюдала за ними с заднего крыльца. Джулия стояла рядом с ней.
Мистер Хайби откинул заднюю дверцу грузовика. И тогда мы увидели.
– Придержи нам дверь, Тим, – попросил Роун.
Они внесли и поставили ее на то место, где стояла старая плита. Пробравшийся в окно солнечный луч залил ее светом, она была такая белая, что от нее по всей кухне словно бы разлетались частички света. Мама с Джулией вошли за мной в дом. Обе не произнесли ни слова.
Мистер Хайби вышел на двор и отключил газ. Вернулся он с гаечными ключами, трубами и заглушками, и они с Роуном подключили плиту. Потом мистер Хайби вышел и снова включил газ. Он попрощался с нами, и Роун помог ему загрузить инструменты в грузовик. Мы услышали, как грузовик уехал. Мы услышали, как поднялся на крыльцо Роун.
Мама стояла у кухонного стола. За все это время она ни разу не пошевелилась.
– Не сочтите это за намек, что вы плохо готовите, мэм, – сказал Роун.
– Не сочту, – сказала мама.
– Переднюю правую конфорку надо подтянуть. Я схожу в сарай за ключом.
Когда он вышел в заднюю дверь, я повернулся к маме. Я собирался сказать: «Ух ты, теперь мне не придется колоть дрова!» Но не сказал, потому что увидел, что она плачет.
В следующую пятницу и папу, и Роуна уволили. Наутро мы с Джулией спустились к завтраку с унылыми лицами. Мама сварила овсянку. Накладывая нам кашу, она на нас не смотрела. Отец стоял у задней двери и смотрел в маленькое окошко.
– Где Роун? – спросила Джулия. Она боялась, что он уже ушел. Я тоже боялся.
– Поехал на грузовике в город. Он заказал что-то в мастерской при плавильне и хотел это забрать.
– Что он заказал? – спросил я.
– Не знаю. Он не сказал.
Мы так и не узнали, что это было, потому что когда Роун вернулся, он нам не сказал. Наверное, он спрятал это в сарае.
Миновали выходные, и началась новая неделя, а Роун даже не заикнулся про уход, и мы начали думать, что он останется. А в четверг вечером он пришел в гостиную и сказал:
– Мне пора отправляться.
Какое-то время мы молчали.
– Вам незачем уходить, – сказал наконец отец. – Можете остаться у нас на зиму. Уверен, как только начнется сезон бутилирования, я смогу подыскать вам работу.
– Дело не только в том, что я не работаю. Есть… есть другая причина.
– Вы прямо сейчас уходите? – спросила мама.
