– Забавно, что даже сейчас мы продолжаем заботиться о таких мелочах, – сказала она. – Ведь мне должно быть совершенно безразлично, что у меня мокрые чулки и обувь.
– Мы остаемся рабами своих привычек, – предположил Фаррел. – И, видимо, близость конца ничего не меняет. Вчера вечером, остановившись на ночь в гостинице, я увидел электробритву и зачем-то побрился.
Она усмехнулась.
– Вчера вечером я тоже остановилась в гостинице и зачем-то приняла ванну. Потом хотела уложить волосы, но подумала, что это бессмысленно. А теперь у меня, наверное, ужасно растрепанный вид.
Фаррел мысленно согласился, но не стал говорить ей этого – так же, как не стал галантно отрицать этот факт.
Время и место совершенно не соответствовали их разговору. Мимо проплыл небольшой островок. На Реке все время попадались такие острова – по большей части крошечные площадки, покрытые галькой и песком, и на каждом всегда росло хотя бы одно дерево. Фаррел взглянул на девушку. Интересно, она тоже заметила остров? Похоже, что да.
И все же сомнения не покидали его. Ну невозможно было поверить, что два совершенно незнакомых человека могли так ярко представить себе аллегорию расставания с жизнью, что она стала неотличимой от реальности! И еще труднее было поверить в то, что оба этих человека смогли одновременно влиться в нарисованную иллюзию и встретиться в ней – в первый и единственный раз.
И как ни странно, все в этом мире кажется абсолютно реальным. Он видит, дышит, может испытывать радость и боль. Он видит перед собой Реку, хотя точно знает, что в реальности ее не существует, и в настоящий момент он находится совсем в другом месте. Он просто физически не может быть на Реке, потому что там, на другой – настоящей – грани реальности, он сидит в машине с включенным мотором в своем гараже. И двери гаража крепко заперты.
И в это же самое время каким-то немыслимым образом он находится здесь, на Реке, на плоту, который он не покупал и не строил, и о существовании которого даже не подозревал до тех пор, пока два дня назад не обнаружил себя сидящим на бревнах. Или то было два часа назад? Две минуты? Секунды?
Нет, этого он не смог бы сказать. Он знал только одно: по его прикидкам он оказался на Реке примерно сорок восемь часов назад. Половину этого времени он провел в пути и столько же – в безлюдных гостиницах. Первую он обнаружил на берегу Реки к концу первого дня, вторую – на исходе второго.
У Реки имелась еще одна странность – по ней нельзя было плыть по ночам. И вовсе не потому, что она погружалась во тьму (хотя тьма, конечно, создавала бы трудности), – проблема была в том, что в нем самом возникало сильнейшее сопротивление, которое он никак не мог одолеть. В этом чувстве смешивались страх и желание прекратить этот путь. Отдохнуть. Обрести покой. Зачем? – удивился он. Ведь покой – окончательный, вечный – он обретет как раз там, куда его доставит Река. И разве небытие не есть идеальное воплощение покоя?
– Вечереет, – заметила Джил. – Скоро должна появиться гостиница.
Чулки и сандалии высохли, и она снова надела их.
– Тогда давайте так: я буду высматривать по правому берегу, а вы наблюдайте за левым.
Гостиница оказалась на правой стороне, почти у самой воды. Небольшой пирс вдавался в воду на дюжину футов. Фаррел пришвартовался, привязав трос к причалу, и, ступив на дощатый настил, помог сойти Джил.
Насколько он мог судить, гостиница ничем не отличалась от тех, в которых он провел две минувшие ночи, – во всяком случае, на первый взгляд. Квадратная, трехэтажная, с ровными прямоугольниками окон, отливающих золотом в сгущающихся сумерках. Внутри гостиница тоже была почти такой же, как две предыдущие, за исключением совсем небольших изменений – здесь, видимо, поработала фантазия Джил. Небольшой холл, бар и просторная столовая; винтовая лестница из полированного клена, ведущая на второй и третий этажи; и всюду электрические лампы, стилизованные под свечи и фонари «летучая мышь».
– Похоже, у нас с вами общая страсть к американскому колониальному стилю, – сказал, осмотревшись, Фаррел.
– У нас вообще много общего, – рассмеялась Джил.
– А вот с этой штуковиной чувство стиля кому-то из нас изменило, – сказал Фаррел, указывая на музыкальный автомат в дальнем углу столовой.
– Это моя вина, – призналась Джил. – Точно такой же был в моих гостиницах.
– Похоже, гостиницы исчезают, как только мы уплываем вниз по Реке. Во всяком случае, ваших я не видел… не перестаю удивляться: неужели все это создано нашим воображением? Вероятно, в тот момент, когда мы ум… когда мы уйдем, все это сразу исчезнет. Разумеется, если принять как данность, что все это действительно существует и может исчезнуть в принципе.
Джил приблизилась к одному из столиков. Он был накрыт безупречно чистой льняной скатертью и сервирован на двоих. Возле каждого прибора горела настоящая свеча в серебряном подсвечнике – настоящая настолько, насколько что-то могло быть настоящим в этом странном мире.
– Интересно, что будет у нас на ужин, – сказала девушка.
– Наверное, то, что мы любим больше всего, – выразил надежду Фаррел. – Например, вчера я мечтал о курице в хрустящей корочке, жаренной по-южному, и именно жареная курица по-южному поджидала меня на столе.
– Забавно, что все эти чудеса происходят по нашей воле, – заметила Джил и добавила: – Я бы, пожалуй, приняла душ. И привела себя в порядок.
– Хорошая мысль.
Они выбрали комнаты по разные стороны холла. Фаррел спустился в столовую первым. За время его отсутствия на столике появились два подноса, накрытые салфетками, и серебряный кофейный сервиз. Он с трудом представлял, каким образом все это могло здесь возникнуть, да, по правде говоря, не очень-то и пытался. После горячего душа его охватило блаженное мечтательное состояние. Он почувствовал, что проголодался, притом что реальность этого чувства тоже вызывала сомнения – как и еда, которая должна была удовлетворить его аппетит. «Да какая мне разница, в конце-то концов?» – подумал Фаррел и перешел в бар.
Там он налил себе полпинты пива и с жадностью выпил. Пиво оказалось холодным и терпким: в самый раз – то, что надо. Вернувшись в столовую, он увидел, что Джил уже спустилась и ждет его в дверях холла. Она, как могла, залатала свое желтое платье и почистила обувь, чуть тронула помадой губы и подрумянила щеки. Фаррел вдруг понял, что она потрясающе красивая женщина.
Когда они сели за стол, свет в комнате стал приглушенным, из автомата полилась приятная тихая музыка. Вдобавок к двум подносам с едой и кофейному сервизу волшебная скатерть материализовала тонкие голубые чашки и тарелку с аппетитными итальянскими закусками. В мерцающих отблесках свечей Джил разлила кофе по чашкам, добавила сахар и сливки. Потом «заказала» себе сладкий картофель и копченый виргинский окорок, а Фаррел выбрал стейк с картофелем фри.
Звуки музыки разливались по комнате, пламя свечей чуть подрагивало в едва уловимых потоках воздуха, просачивавшихся сквозь щели в стенах. Когда они покончили с едой, Фаррел сходил в бар за бокалами и шампанским. Разлив вино, чокнулся с Джил:
