Она смотрела на свои руки. Они лежали перед ней на столе, очень тонкие белые руки. Печальный говор Реки вдруг наполнил комнату. Сливаясь с музыкой, он напоминал шум водопада.
– Пожалуй, можно сказать, что я тоже был болен, – медленно сказал Фаррел. – Смотрел вокруг и видел одну пустоту. Меня одолела скука. Ты знаешь, что такое настоящая скука? Это огромное всепоглощающее ничто, которое всегда и повсюду с тобой, куда бы ты ни пошел. Оно накатывает на тебя огромными серыми волнами, топит и душит. Я сказал, что оказался на Реке не потому, что потерпел фиаско в карьере, и это близко к правде. Когда я перестал рисовать, на меня навалилась тоска. Все вокруг потеряло смысл. Я чувствовал себя так, словно всю жизнь прождал Рождества, а в рождественское утро обнаружил в руках пустой носок. Если бы в нем было хоть что-нибудь – ну хоть что-нибудь! – я бы, наверное, смирился. Но там не было ничего. Совсем. Теперь-то мне ясно, что дело было во мне. Чтобы в носке оказался подарок, нужно накануне положить его туда, и вся эта пустота, окружавшая меня, была отражением моей собственной пустоты. Но тогда я этого не понимал.
Он поднял взгляд и посмотрел на девушку.
– Неужели для того, чтобы встретиться и снова полюбить жизнь, мы должны были умереть? Почему мы не могли познакомиться, как все нормальные люди – где-нибудь в летнем парке или на тихой улочке? Почему мы встретились только на этой Реке, Джил? Почему?
Уже не сдерживая слез, Джил поднялась из-за стола.
– Давай танцевать, – сказала она. – Мы будем танцевать всю ночь напролет.
Они закружились по комнате в медленном танце, и музыка заключила их в свои объятия. Она наигрывала мелодии – веселые и грустные, и пела им песни, от которых сжималось сердце, напоминая о жизни, от которой они отказались.
– Под эту песню я танцевала на выпускном, – сказала Джил. – Я была совсем юной и думала, что влюблена. А ты когда-нибудь влюблялся?
– Нет. До этой минуты – ни разу.
– И я полюбила тебя, – улыбнулась Джил.
Музыка стала тише, и время замедлило бег.
Ближе к рассвету она сказала:
– Река снова зовет. Ты слышишь ее?
– Конечно.
Какое-то время он старался не замечать шум Реки, и Джил тоже противилась, сколько могла. Продержались они недолго. С восходом солнца их тени остались танцевать в пустом зале гостиницы, а сами они вышли на пирс и отвязали плот от причала. Течение с жадностью втянуло его, и в грохоте водопада послышался ритм победного марша. Впереди, в бледных лучах утреннего солнца, клубился туман над стремниной.
Они опустились на бревна и сидели молча, крепко обнявшись. Казалось, уже сам воздух был пропитан грохотом водопада. Сплошной туман и шум падающей воды. Вдруг впереди показались неясные очертания… Еще один плот? Фаррел вгляделся: невысокие деревья, песчаная кромка берега… остров.
Внезапно он понял, что означали острова на Реке. Они оба не хотели по-настоящему умереть и своим воображением создавали эти лазейки. Должно быть, это возможность вернуться назад.
Вскочив, он ухватился за шест и попытался направить плот к острову.
– Помогай, Джил! – крикнул он. – Это наш последний шанс, другого не будет.
Она тоже заметила остров и догадалась, что он означает. Теперь они вместе налегли на шест, сражаясь с осатаневшим течением. Река крутила, вертела, швыряла их на порогах, окатывая ледяной водой. Остров все отчетливей проступал сквозь туман.
– Давай, Джил, давай! – выдохнул Фаррел. – Мы должны перебраться туда, слышишь? Должны!
Но он уже видел, что у них ничего не получится, что, несмотря на все их усилия, течение протащит их мимо. И все-таки один – единственный – шанс оставался.
Он сбросил ботинки.
– Продолжай работать шестом, Джил! – крикнул он. Сжав зубами швартовочный трос, он бросился в волны.
Плот резко дернулся у него за спиной, да так, что Джил упала на доски и чуть не выпустила из рук шест. Но в тот момент Фаррел этого не увидел. Он увидел это, только когда достиг острова и оглянулся назад. К этому времени натяжение троса ослабело, и он смог забросить его на ближайшее дерево и закрепить. Дерево вздрогнуло, когда трос натянулся, и плот внезапно резко остановился, всего в нескольких футах от водопада. Джил, стоя на четвереньках, из последних сил пыталась удержаться на палубе. Вцепившись в трос обеими руками, Фаррел попробовал втащить плот на остров, но течение было настолько сильным, что с тем же успехом он мог бы пытаться втащить остров на плот.
Деревце зашаталось; казалось, его вот-вот вырвет с корнями. Рано или поздно оно упадет, и плот накроет ревущая масса воды. Оставалось только одно.
– Номер твоей квартиры, Джил! – раздался его крик над белыми бурунами стремнины. – Адрес?
Ее голос был едва слышен:
– Дом двести двадцать девять на Локаст-авеню. Триста первая квартира.
Фаррел мысленно ахнул. Джил живет в соседнем доме! Они могли десятки раз столкнуться на улице; возможно, и сталкивались, только не помнят об этом. В большом городе люди все время пересекаются и тут же забывают друг друга. Но только не на Реке.
– Держись крепче, Джил! – крикнул он. – Мне понадобится время.
Фаррел и глазом моргнуть не успел, как снова оказался в своем гараже. Он сидел за рулем, голова раскалывалась от боли. Он выключил зажигание и выбрался из машины. С трудом передвигая ноги, подошел к дверям гаража, распахнул их и вдохнул обжигающе холодный зимний воздух. Смутно припомнил, что на заднем сиденье лежат пальто и шляпа.
Время. Он набрал полные легкие свежего воздуха, растер лицо снегом и побежал вниз по улице, к соседнему зданию. Лишь бы успеть. По всему выходило, что он просидел в гараже не больше десяти минут; значит, время на Реке течет еще медленнее, чем он думал. Из чего следует, что с тех пор, как он покинул остров, на Реке прошло несколько часов и плот уже, возможно, сорвался в водопад.
Если только он на самом деле есть, этот плот. А Река? А девушка? Что, если это был только сон, сотканный его подсознанием, чтобы вернуть его к жизни?
Мысль об этом была невыносимой, и он тут же отбросил ее. Он забежал в подъезд ее дома – холл был пустой, лифт – занят. Бегом преодолел три лестничных пролета и, выкрикнув имя Джил, вышиб дверь.
Она лежала в гостиной, на диване; на бледное, как воск, лицо падал свет от торшера. На ней было то самое желтое платье, но без заплат. И сандалии совсем новые. А волосы – точно такие, как там, на Реке – короткие легкие завитки.
Он выключил газ в обогревателе, стоявшем у стены, и распахнул окна. Потом взял Джил на руки и поднес к самому большому окну, под живительные струи свежего воздуха.
– Джил! – шептал он. – Джил!
Веки дрогнули, и она открыла глаза. Голубые испуганные глаза смотрели ему в лицо, потом страх рассеялся, и на смену ему пришло узнавание. И в этот миг Фаррел понял, что Река отпустила их. Навсегда.
