На мыске, у того места, где ты взял меня на борт своего катера, есть причал. От него тропинка ведет через буш к моему дому. Если тебе захочется остановиться по пути домой, тебя будет ждать на плите горячий кофе.
Сефира»
Тропка была узкой и бессмысленно петляла среди деревьев и ежевичных зарослей с ярко-красными ягодами. Истклифф улавливал запахи лесных цветов, утренней сырости в подлеске. Потом до него донесся запах дыма, и наконец через листву низко свисающих веток он увидел маленький домик, практически хижину. На своем веку он повидал тысячи таких. Внутри окажутся дровяная печь, стол и стул. Возможно, два стула. Пол будет земляным. Он остановился на опушке.
Он вообразил, как она сидит у окна в дешевой хлопковой юбке с запахом и коротенькой кофточке. Ждет. Он увидел дымящийся на плите кофейник. Он вдруг понял, что руки у него дрожат, и сунул их в карманы пиджака.
«Черна я, но красива, как шатры Кидарские, как завесы Соломоновы… Не смотрите на меня, что я смугла, ибо солнце опалило меня…»
К хижине вела тропинка, присыпанная гравием и обложенная белыми камнями. В хижине он найдет то, что осталось ему от Анастасии. Он скажет матери, сидящей в теньке величавой веранды Истклиффов: «Смотри, я привел ее назад. Оказывается, она не умерла». И сестре: «Узри! Вот истинная Анастасия!» И они наморщат широкие аристократичные носы, и на кладбище позади сада его отец перевернется в черной земле, заскрипят иссохшие кости, в пустых глазницах черепа полыхнет яростью гордыня. И слуги-черноспинники будут заглядывать в окна в восторженном недоумении, и сам «лесной телеграф» завибрирует от поразительных известий.
Развернувшись, он прошел по своим же следам к причалу.
Заложив в автопилот курс, он мрачно сидел, уставившись на бурую воду. Есть не хотелось. День прошел незаметно. Берега окутал туман. Спустилась ночь, а он все сидел, и из темноты его лицо вырывал лишь отсвет тлеющего кончика сигареты, которые он курил одну за одной.
У него нет сына. Скоро лучшие его годы останутся позади. Вероятно, Улисса Истклиффа Четвертого так никогда и не будет. Пусть так. Он не допустит, чтобы род Истклиффов продолжила черноспинница.
Даже если она подарила ему жизнь и любила его так же глубоко, как он сам все еще любил бедную мертвую шлюху, в теле которой обитала другая душа.
Катер гладко скользил в черноте ночи, тихо шептала река. С высоты холодно светили звезды.
Темная зона
Перевод А. Комаринец
Я живу в пещере.
У меня нет имени. По большей части я сплю.
На мне всегда одна и та же одежда: красная ковбойка, штаны цвета хаки, черные сапоги.
Меня разбудил перестук камней, катившихся вниз с крутого склона, который ведет ко входу в пещеру. Такое уже много раз случалось.
Я лежу навзничь на полу пещеры. Я перекатываюсь на живот, встаю на карачки и ползу ко входу. Странно, сколько бы раз я это ни проживал, я никогда не знаю, кто меня потревожил. А потом вижу ее. Девушку. Нет, это не девушка, это женщина, но про себя я называю ее девушкой. Мы рассматриваем друг друга в упор, и она так же удивлена, что видит меня, как я – что вижу ее. Потом она кричит и убегает вниз по склону.
Я бегу за ней следом.
Спуск с холма очень крутой, а долина внизу поросла лесом. Когда девушка ныряет в лес, я ныряю за ней следом. Она все еще кричит.
Лес по большей части кленовый, но встречаются также акации и ореховые деревья. Вначале я не знал названий деревьев, но одно за другим они заползли мне в голову.
Я бегу за девушкой, но не могу ее догнать. Никогда не могу. Наконец, мы оказываемся возле узкого ручья, и она с плеском перебегает его вброд. И исчезает. Я тоже пробую перейти через ручей, но это своего рода барьер, и я даже ступить в него не могу. В этот момент на меня накатывает слабость, я едва способен добраться назад в пещеру. Я падаю на землю и засыпаю.
В общем и целом история никогда не меняется.
На сей раз, когда девушка меня будит и мы оказываемся лицом к лицу у входа в пещеру, я пытаюсь ее схватить. Она отшатывается, но моя рука все же касается ее плеча. У нее привлекательное лицо. Глаза у нее светло-голубые, скулы высокие. Щеки у нее впалые, а губы – бантиком. У нее золотистые волосы, концы которых загибаются внутрь к щекам и шее. От талии и ниже на ней обтягивающий небесно-голубой предмет одежды. На ней всегда такие странные вещи. Иногда они не светло-голубые, а светло-зеленые, иногда – светло-желтые. Материал такой тонкий, что сквозь него видно тело. Но тело меня никогда не интересует. Я гонюсь за ней лишь по одной причине – чтобы ее убить.
Отшатнувшись от моего прикосновения, она кричит и сбегает с холма. Я опять бегу за ней. Я уже совсем близко и чувствую ее запах. От нее пахнет духами и потом. Но сексуального желания эти запахи у меня не вызывают. Да и с чего бы мне ее желать, спрашиваю я себя. Я не знаю. Я знаю только, что хочу ее убить.
Она забегает в лес. Волосы развеваются у нее за спиной. Я стараюсь схватить их, и мои ногти почти касаются концов. Но я не могу подобраться достаточно близко, чтобы схватить ее за волосы. Мы бежим через лес. Лес мертвый. В нем нет ничего живого, кроме девушки и меня. Откуда тут взяться жизни, спрашиваю я себя. Какую жизнь я имею в виду? Приходят слова. Птицы. Насекомые. Мелкие зверьки. Тут ничего такого нет. Да, лес мертвый.
Неважно. Я прибавляю скорости. Впереди я вижу ручей. Надо догнать ее, пока она туда не забежала. Я еще быстрее двигаю ногами. Но без толку. Она входит в ручей, пересекает его и исчезает. Я тоже пытаюсь его пересечь, хотя и знаю, что не могу. Я никогда не могу даже ступить в него.
Теперь я очень устал, и лес словно бы кружится вокруг меня. Спотыкаясь, я карабкаюсь на холм, с трудом забираюсь к себе в пещеру. Я заползаю поглубже. Усилием воли стараюсь отогнать сон, и некоторое время мне это удается. Потом стены вокруг меня сдвигаются и крутятся, как до того лес, и перед глазами все тускнеет.
Сегодня, после того, как опять гнался за девушкой и опять не смог ее поймать, я умудрился не спать дольше обычного.
«Сегодня» – новое слово в моем словарном запасе, но оно не совсем подходит к периодам времени, когда я бодрствую. «День» у меня ассоциируется с ясным небом, в котором высоко стоит солнце, с полями, деревьями и домами, распростершимися в долине. Но в небе над долинкой нет солнца, и само небо вечно серое. И нигде не видно ни домов, ни полей. Маленький мирок, в котором я живу (где бы он ни находился), не меняется от одного моего пробуждения до другого.
Но я не могу придумать лучшего слова, чем «день».
Пока я сижу у себя в пещере и стараюсь не заснуть, я вдруг понимаю, что знаю девушку, которую хочу убить. Но я никак не могу сообразить, ни как ее зовут, ни почему я хочу ее убить.
После того как опять гнался за девушкой до ручья и она исчезла за ним, я стою у бегущей воды и смотрю на недостижимый противоположный берег. Наконец я вижу, что кто-то стоит там и тоже смотрит на меня. Это худощавый мужчина в красной ковбойке, штанах цвета хаки и черных сапогах. Шляпы у него нет, и волосы у него такие же тускло-русые, как у меня. Лицо мне знакомо. Где-то я его видел много раз. Я, не отрываясь, смотрю на этого другого, а этот другой смотрит на меня, и наконец до меня доходит, что у него мое лицо, только правая и левая половины поменялись местами, как в зеркале, и что этот другой я.
