Он отвел патрульное судно на пятьсот километров, развернул бортом к станции и терпеливо ждал, пока далекий силуэт сказочного астрозамка не появился в перекрестье прицела бортовой пушки. Первый удар превратил станцию в алый цветок, второй – в космическую пыль. Он позволил себе еще один вздох облегчения. Потом запрограммировал автопилот вернуться на первоначальный курс и начал диктовать доклад по протоколу «Инцидент и принятые меры». К тому времени, когда он закончил, на корабле наступила «ночь».
Д’Этуаль проспал семь часов – максимальное время, дозволенное по протоколу, но, проснувшись, не испытывал бодрости. Встав, он поймал себя на том, что нетвердо стоит на ногах и ему трудно натянуть на себя одежду. Уже одевшись, он вдруг забыл, где находится, а вспомнив, пошел на крошечный камбуз и приготовил кофе. Некоторое время он смотрел, как знакомое трио межгалактических туманностей бледно светится на экране камбуза, а потом вдруг вспомнил, что на камбузе нет экрана. Он в ужасе попятился из отсека.
Он услышал слабый шорох, словно бы женского платья. Повернувшись, он увидел ее.
Она стояла в узком коридоре.
Она усмехалась. Кожа и плоть сползли с правой половины ее лица. Забранные в высокую прическу волосы свалялись, некоторые пряди выбились и падали теперь на разлагающиеся плечи. Она протянула костлявую руку, намереваясь коснуться лица, но он лишь смутно различил это движение – через липкую пелену, застилавшую взор. Он обнаружил, что лежит на палубе, вслушиваясь в ее смех. В последние мгновения его жизни этот смех потонул в звуках вальса «Вино, женщина и песня».
Потерянный землянин
Перевод Я. Лошаковой
В начале, слушая его доклад, они были поражены выражением его глаз. Это были глаза человека, побывавшего на том свете и потом воскреснувшего. В некотором смысле это было правдой, хотя смерть в физическом смысле миновала Роува. Когда поврежденный метеоритом двигатель «Деметры» развалился на куски, обрекая космический корабль вечно вращаться по орбите Марса, Олмс и Стейси погибли при попытке починить его снаружи, а Роув находился в модульном отсеке и не получил ни царапины. Физически он был жив, но живым себя уже не чувствовал.
Повреждения самого модуля были незначительными, но АУДИОРБ, новейшая система связи, вышла из строя, а у Роува не хватало опыта и знаний, чтобы починить ее. Месяцы одиночества, разговоров с самим собой, покрытый рубцами и потрескавшийся лик Марса в одном иллюминаторе, безучастные глубины космоса – в другом; время от времени леденящие кровь мимолетные видения и черепа марсианских лун; облаченные в скафандры трупы его коллег-астронавтов, летящие чуть поодаль от «Деметры», – скрытые от глаз, но не забытые. Несомненно, в каком-то смысле Роув был уже мертв.
Но выражение его глаз не шло ни в какое сравнение с теми словами, что слетали с его губ. Все, кто проводили с ним собеседование, раз за разом подвергали сомнению его слова. Раз за разом они пытались найти объяснение его «откровению». Но все безуспешно. Потому что Роув был убежден, Weltansicht
[34], к которому он пришел, и есть сама Истина. Его путь был долог и труден, но он дошел до конца и, завершив его, пришел к Истине.
В конце концов его слова приняли как данность. Вне всякого сомнения, он находился в здравом уме, если не считать его одержимости Истиной. Кроме того, он стал национальным героем. Роува оставили в покое, но предупредили, что до поры до времени «отпечаток» и «Всемирный потоп» должны оставаться конфиденциальной информацией (тот факт, что он не поделился своим открытием с членами спасательной команды, говорил о том, что ему можно доверять). По завершении всех стандартных процедур ему предоставили годичный оплачиваемый отпуск.
Бог свидетель, он его заслужил.
Вечеринка в пентхаусе на крыше небоскреба Роберта Мозеса в Новом Нью-Йорке, организованная леди Джейн Кэстрел, так и не смогла стать главным светским мероприятием, как мечтала хозяйка дома. Катализатор, который она ввела человеку под именем «Потерянный землянин» (газетное прозвище накрепко приклеилось к нему, хотя уже и не соответствовало действительности), способствовал лишь еще большей его изоляции.
Сейчас он стоял в стороне, словно прокаженный, в дальнем углу гостиной, перелистывая какую-то книгу, которую взял из задвинутого вглубь книжного шкафа. Там хранились всемирно известные éditions vieilles
[35] леди Джейн. Рассредоточенные, словно спутники, в просторном зале передвигались группки очень важных гостей из разных деловых кругов, и предполагалось, что Роув будет развлекать их.
В соседнем павильоне царило ночное веселье. Там смешанные и однополые пары с упоением извивались в танце под аккомпанемент гитар группы «Децибелы», но, как и водится на вечеринках такого масштаба, веселье было всего лишь вишенкой на торте. Сам же торт осел.
Леди Джейн была вне себя от ярости. Почему ее не предупредили, что «Потерянный землянин» лишился языка перед тем, как его навязали миру после столь долгого отсутствия? Почему ей не сказали, что одного его взгляда, словно из преисподней, было достаточно, чтобы заморозить самую теплую беседу?
Была ли она в ярости? Да. Но она не позволила себе продемонстрировать это. Она была профессионалом в своем деле, и какой бы катастрофичной ни была ситуация, ничто не могло нарушить ее внешнего спокойствия. Более того, леди Джейн содержала целый штат антикризисных сотрудников для исправления социальных провалов, подобных тому, с которым она только что столкнулась.
Одна из сотрудниц – новенькая девушка, к счастью, находилась рядом с ней.
– Мишель, этот мертвец вон там запустил свои лапы в мои éditions vieilles. Сегодня вечером он твой. Воскреси его, если сможешь, и отведи туда, где он не будет привлекать внимание. Желательно, куда-нибудь на Луну.
– Интересно, что в этой книге заставило вас так нахмуриться?
Роув оторвал взгляд от «Преступления и наказания». Он начал выпивать уже в начале вечера, но его взгляд оставался совершенно ясным. Он увидел перед собой девушку в белом платье, изящную, словно бокал шампанского, пузырьки которого поднимались вверх, озаряя ее лицо. Они плясали в ее игривом взгляде, улыбке с ямочками на щеках и выразительном изгибе бровей. Длинные черные волосы спускались по ее плечам, словно заиндевевшие ветки деревьев на заснеженных склонах.
– Иван собирается вернуть входной билет, – ответил Роув.
– Чудеса, да и только.
Роув нахмурил брови.
– В этом нет ничего чудесного.
– Я имела в виду – это нелепость. Стоит ли переживать из-за какого-то несчастного билета.
Бесполезная трата слов!
Роув закрыл книгу и поставил ее обратно в книжный шкаф.
– Достоевский вас не увлекает, судя по всему.
