Я киваю, но пока не очень понимаю – куда он клонит?
– Да, я пишу свои проповеди, Юсси. Но в словах этих жизнь только теплится, они впервые оживают на кафедре, пройдя через мою гортань. Я леплю их заново губами и дыханием. Человеческие уста… мои уста, твои уста, Юсси…только через человеческие уста, через произнесенное слово спасется мир. Уста, рождающие живое слово.
Да, это правда, думаю я. Конечно, так и есть.
– И еще вот что… – Он, не вставая, выбивает трубку, поворачивает голову и смотрит на меня, лукаво и пристально. – Как же ты найдешь себе жену, если будешь все время молчать?
Я краснею. Конечно же, он заметил мои тоскливые взгляды, когда я смотрю на женскую половину в церкви. Я встаю и с яростью прихлопываю овода. На рубахе остается желтоватый след.
17
Как-то после обеда в усадьбу пришел известный своей кротостью Эркки Антти из Юхонпиети. Вежливо поздоровался со всеми, включая слуг и детей, – всем и каждому пожелал мира, любви и покоя.
Он был слеп на один глаз. Несчастный случай в детстве. Глаз не только ничего не видел, но и постоянно стремился вытечь, поэтому он то и дело вытирал его цветным лоскутом.
Эркки Антти достал из торбы сверток. Там лежало что-то белое и на вид довольно твердое. Он вынул нож, отрезал кусок и протянул мне. Я начал жевать, и во рту тут же запахло горами и фьордами. Этот запах ни с чем не спутаешь.
– Сушеная треска, – улыбнулся он. – Прямо из Норвегии, друзья по вере поделились.
Прост попробовал и сморщил нос.
– Для такого лакомства нужны молодые зубы.
– Для странников вещь незаменимая. Силу дает.
– Ну хорошо… Расскажи же, дорогой мой Эркки Антти, расскажи поскорей. Как идет наша работа в норвежских палестинах?
Они вполголоса беседовали, а я не мог понять, чем пахнет. Брита Кайса жарила какие-то зерна, и от них исходил странный, ни на что не похожий аромат. Потом смолола, бросила помол в медную узкую кастрюлю. Залила водой, вскипятила, разлила по специально принесенным для такого случая фарфоровым чашкам и поднесла дорогому гостю и мужу. Налила и мне в мой самодельный ковшик.
– Я пристрастилась к этому декокту, – сказала она и не смогла сдержать улыбку. – В лавку иногда завозят, и тут-то я уж не упущу случай.
Странный напиток – черный, маслянистый, с необычным вкусом, тяжелым и смолистым. А запах чем-то напоминает багульник.
– Кофе, – восторженно вздохнул Эркки Антти. – Надо же!
Брита Кайса покосилась на мужа и довольно усмехнулась.
– Я-то просто дрожу от одного запаха, а супруг мой нос воротит. Ну что ж… пусть дымит своим табаком, а нам, женщинам, тоже охота чем-то поразвлечься.
Но что правда, то правда – и запах, и вкус очень важны. Они приносят ощущение уюта и тепла. Тепло и уют – а что еще нужно от жизни? Эркки рассказывал, как идет работа по Пробуждению с норвежской стороны. Но есть и тревожные новости. Из Каутокейно.
– Саамы, из тех, кто приобщился к учению, беспокоятся… вернее, бузят. Сорвали, к примеру, службу Андреаса Квале в Шервё.
– Да… мне уже написали, – кивнул прост.
– Епископ Юэлль послал в Каутокейно другого пастыря. Посчитал важным, чтобы он говорил по-саамски. Нильс Стокфлет.
– И правильно сделал, – одобрительно кивнул прост. – Как может пастор тронуть сердце прихожанина, если не говорит на его языке!
– Но не в этом случае, – огорченно покачал головой Эркки Антти. – Ох, не в этом случае. – Хаетта, Сомбю, Спейн и еще несколько пошли к пастору в усадьбу – узнать, разделяет ли он их веру в Пробуждение. А Стокфлет отказался – нет, говорит, не разделяю. Тут они начали орать: дескать, уходи, ты нам послан дьяволом.
– И все это происходит в пасторской усадьбе?
– Ну да, у него, у Стокфлета. Саамы пришли в чужой дом и никак не могли остановиться с руганью и проклятьями. Пришлось послать за исправником – там теперь новый, Ларс Юхан Бухт. Кое-как выпроводили.
– И эти саамы сочувствуют нашему движению?
– Да-да, они тоже за Пробуждение, как вы и я. А потом – уже в церкви, на проповеди. Там уже женщины начали протестовать. И он, представьте, отказался их причащать. Вы, говорит, отрицаете Христа. Что тут началось, господин прост! Все кричат, и женщины, и мужчины… Стокфлет читает свою проповедь, а ни слова не слышно из-за крика.
Прост задумался. Брита Кайса отхлебнула кофе и покачала головой:
– Что-то не так с вашим движением.
– Движение тут ни при чем, – возразил прост.
– Ни при чем? А откуда тогда все эти ссоры? Эти беспорядки?
Эркки Антти не поднимал головы – с озабоченным видом разглядывал единственным глазом столешницу.
– А что вообще говорят люди? Там, у вас? – спросила Брита Кайса. – Что они говорят о движении?
– Не знаю, могу ли я…
– Конечно, можете, – ободрила его жена проста. – Говорите как есть.
Эркки Антти опять вытер глаз, будто тот, не дождавшись напарника, заплакал в одиночестве. Скомкал платок и неохотно сказал:
– Многие нас обвиняют. Лжеучение, говорят. Мы на побегушках у дьявола, лжепророки. Хотим разрушить церковь…
– Эти слухи распространяют наши враги! – оборвал его прост.
– Я знаю, знаю…Я-то знаю.
– Нам бояться нечего.
– А если враг среди нас? – возразила Брита Кайса. – Если в наши ряды затесалось зло? Как нам защищаться?
Эркки Антти исчез так же скромно и незаметно, как появился. Ушел к себе в Юхонпиетти. Вечером, уже в постели, Брита Кайса обратила внимание – муж обеспокоен. Положила руку на грудь – сердце билось сильно и неровно.
– Мне надо ехать в Каутокейно, – твердо сказал он.
– К зиме все успокоится, – попыталась она его утешить.
– Кажется, весь мир противится Пробуждению, которое я проповедую.
– Не весь. За тобой идут тысячи.
– Я это не замечаю. Где они, эти тысячи? У меня, знаешь, чувство, будто я один. Я один, а передо мной дракон.
– Но мы победим.
– Думаешь?
– А ты? Ты так не думаешь?
Прост глубоко вдохнул и ощутил в душе бесконечную пустоту. Он чувствовал себя, как дом с выбитыми окнами, где ветер носит по полу сухие листья.
– Мы победим, – повторила Брита Кайса. – Все наладится. Подумай сам. Благодаря тебе даже бедняки обрели надежду и утешение.
– И что?
– Посмотри хотя бы на Юсси. Он уже читает и пишет лучше, чем богачи в Пайале.
– Да, мы зажгли факел, – ответил прост. – Наш факел горит, он греет и освещает путь. Но огонь – штука обоюдоострая. Неосторожное движение – и пожар.
