– Пациент скорее жив, – резюмировал Егорыч, Гриша перекрестился, а старший лейтенант оторвался от телефона, резко повернулся и взглянул на лежащего с такой ненавистью, что его красивое, с правильными чертами, загорелое лицо исказилось.
Видно было, что он с трудом удерживается, что бы не выругаться, а то и не наброситься на скованного человека.
Вот теперь Ольга поверила, что старлей и в самом деле пинал этого древоруба!
– В чем дело, товарищ старший лейтенант? – холодно спросила она. – Служебное рвение покоя не дает? Если у этого человека к отеку мозга добавится еще и сепсис, а также переломы ребер, я напишу докладную вашему начальству и обвиню вас в умышленном неоказании помощи пострадавшему. Снимите с него наручники, да побыстрей, только, повторяю, осторожно. Пожалуйста.
Последнее слово она еле выдавила, но с охранниками правопорядка политес приходится соблюдать… воленс-неволенс, как говорил преподаватель латыни в их медучилище, всякий раз уточняя, что цитирует не какого-нибудь классика римской империи, а Остапа Бендера, вернее, Ильфа и Петрова.
Очень яркие зеленые глаза лейтенанта словно вцепились в глаза Ольги – ух, сколько в них было ненависти, по спине даже дрожь прошла! – однако она не отвела взгляда, а сунула руку в карман робы и достала свою «Нокию»:
– Или вы снимете наручники сию минуту, или я сниму вас на сотовый и немедленно выложу эту фотографию в Интернет, а заодно отправлю на сайт городской полиции.
Старший лейтенант, чуть оскалясь от злости и сжав пресловутый уэвэй в кулаке, резко шагнул к Ольге, и та вдруг отчетливо почувствовала, что полицейский сейчас бросится на нее.
Тоже сжала «Нокию» в кулаке покрепче.
«Первым делом в глаз, потом по носу, потом коленкой в пах!» – мигом выстроился в голове необходимый алгоритм самообороны без оружия, но по обе стороны от нее уже возникли Гриша и Егорыч.
Никонов и молоденький полицейский переглянулись с явным замешательством, однако смыкать ряды с начальством не спешили.
– Никак охренели, товарищ старший лейтенант? – пробурчал Егорыч, почесывая голову невесть откуда взявшейся монтировкой.
Якобы исключительно за этим делом он ее и выхватил мгновенно из кабины так стремительно, а охреневший старлей тут вообще ни при чём!
В это мгновение лежащий на земле человек резко шевельнулся и что-то прошептал.
Лейтенант перевел на него взгляд, оскалился еще злее – и пошел к патрульной машине, бросив угрюмо:
– Климко, наручники сними с этой твари.
Молодой полицейский, красный, как окантовка его погон, торопливо выхватил из кармана ключик и разомкнул наручники.
– Документы у пострадавшего были какие-нибудь? – спросила Ольга.
Климко покачал головой.
– И вы ничего не нашли, товарищ старший лейтенант? – с невинным выражением осведомилась Ольга.
Ответа она, впрочем, не была удостоена: в патрульной машине зазуммерил радиовызов.
– Поехали, – махнул рукой старший лейтенант. – Нечего здесь дрочить на эту суку.
И, помахав Ольге и мстительно ухмыльнувшись, он сел в автомобиль, так и не выпустив из рук чужого телефона.
Егорыч перестал чесать голову монтировкой, Гриша рванулся вперед, однако Ольга успела схватить их за руки:
– У нас пострадавший! Не до всяких феллаторов!
Гриша тихо ахнул. Егорыч покосился вопросительно. А Ольга пожалела, что агрессивный старлей не учился в медучилище. Ведь словечко «феллатор», кое в вольном переводе с латыни означает «членосос», способно кого угодно достать!
А впрочем, ну их всех. Особенно агрессивного старлея – ну!
Полицейские тем временем торопливо усаживались в патрульную машину, изо всех сил стараясь не глядеть на бригаду «Скорой».
– Ишь, как лейтенантика заколдобило, – хмыкнул Егорыч. – Аж про протоколы забыл! А что ты такое сказала, Ольга Васильевна, насчет этого… фел… как там?
– Тебе Гриша потом переведет, это не для моих нежных уст, – рассеянно пробормотала Ольга, снова склоняясь над пострадавшим. – Гриша, воротник для шеи давай – и грузим пациента. Быстро поехали, с такой раной мы его не реанимируем своими убогими силами.
Осторожно положили раненого на носилки, осторожно втолкнули их в салон.
– Погнали, погнали, Егорыч, – крикнула Ольга. – Гриша, маску кислородную, лед, противошоковые, лазекс, глюкозу…
И осеклась. Бледные губы незнакомца дрогнули, исторгнув едва слышное:
– Не бойся, страж высоты! Никто меня победить не может, только мугды!
Изо рта у него вдруг пошла пена. Неужели поганец старлей, пиная, легкое ему повредил?..
Ольга торопливо смочила ватный шарик спиртом, приложила к его губам: спирт гасит пену, а то как бы не захлебнулся, голову-то ему не наклонишь, по-прежнему неведомо, что там с его шейными позвонками!
– Чего это он сказал? – спросил Гриша, держа наготове кислородную маску.
– Про высоту и еще какую-то мутуту, – хихикнул охальник Егорыч.
Гриша чистоплотно сморщился:
– Бредит, наверное.
– Лед давай к голове, говорю же! – прикрикнула Ольга. – А ты, Егорыч, угомонись, понял?
– Извиняйте, Ольга Васильевна!
Ну, «древоруба» с отеком мозга и веткой в груди довезли живым, причем ему повезло – как раз дежурила по «Скорой» Центральная больница, где не столь давно лечилась Ольга, а там реанимация великолепная, есть даже отделение ГБО
[2] с несколькими барокамерами. Это небольшие герметично закрывающиеся капсулы, в которых создается давление выше или ниже атмосферного. В барокамере отечный, распухший мозг постепенно сжимается, ткани насыщаются кислородом. Оксигенобаротерапия для многих, в том числе и для этого древоруба, – реальный шанс выжить!
Сдали пострадавшего с рук на руки специалистам в Центральной больнице и поехали на подстанцию. В их услугах пока потребности не было. Правда, какая-то патрульная полицейская машина врезалась в трейлер: двое патрульных отделались легкими ушибами, один погиб на месте, так что реаниматологам звонить было бессмысленно, сразу вызвали труповозку.
Часа два отдыхали, а потом отправились по требованию линейной бригады на инфаркт.
В давние времена
Ольгушке сравнялось семнадцать, когда случилось вот что.
Отец Каллистрат отправился в город к благочинному, на какой-то сход губернских священников. Ольгушка приуныла: без мужниного окороту да одергиваний тетка Лукерья обычно расходилась – хуже некуда: племянницу поедом ела и продыху никакого не давала, столько работы на нее наваливала. И думать не моги на вечорку сбегать или просто выскочить с подружками у плетня позубоскалить! Но тяжелее всего приходилось Ольгушке, когда тетка Лукерья начинала мать ее покойную, сестру свою двоюродную, и мужа ее клясть самыми ужасными словами и уверять, будто они, пока живы были, чуть не полдеревни перепортили своим колдовством.
