Совет Витгенштейна друзьям и студентам оставить университетскую систему был основан на том убеждении, что ее атмосфера слишком разрежена, чтобы вести правильную жизнь; в Кембридже нет кислорода, говорил он Друри. Для него это не имело значения, ведь он «вырабатывал» собственный кислород. Но тем, кто зависит от атмосферы, следовало перейти в более здоровую среду. Его идеалом была работа медика. Он уже подтолкнул Маргариту в этом направлении, и теперь она училась на медсестру в Берне, а Витгенштейн был весьма заинтересован этим планом. Их отношения лишились малейшего намека на романтику, и Маргарита влюбилась в Талле Шёгрена, но Витгенштейн все еще иногда ездил в Берн, чтобы узнать, как Маргарита справляется с обучением.
Летом 1933 года, после завершения проекта с безработными шахтерами в Южном Уэльсе, Друри решил, что он тоже хочет учиться на медбрата. Однако ему сказали, что с его образованием полезнее будет выучиться на врача. Услышав это, Витгенштейн немедленно взял дело в свои руки. Он попросил Кейнса и Гилберта Паттисона одолжить Друри необходимые деньги и послал ему телеграмму, поторапливая его: «Немедленно приезжай в Кембридж»
[822]. Едва Друри сошел с поезда, как Витгенштейн объявил: «И спорить не надо: все уже улажено, можешь начать учиться на врача прямо сейчас». Позже он говорил, что осознание своего влияния на карьеру Друри приносит ему наибольшую гордость и удовлетворение по сравнению с остальными студентами.
Много раз Витгенштейн сам серьезно думал выучиться на врача и избежать «мертвенности» академической философии. Он мог вырабатывать кислород — но какой смысл предоставлять легкие трупу? Витгенштейн знал, конечно, что многие философы хотят узнать его последние мысли, так как к 1933 году широко разнеслась весть, особенно в Кембридже и Вене, что он радикально изменил свою позицию со времени публикации «Трактата». Он решительно отказался принять, что это для них — для «философских журналистов» — готовит свою новую работу, он все еще не переносил, что они дышат его кислородом. В марте 1933 года ему было неприятно обнаружить статью Ричарда Брейсуэйта в сборнике под названием Cambridge University Studies, в которой тот описал, какое влияние на него оказали различные философы, в том числе Витгенштейн. Мысли Брейсуэйта могли принять за новые идеи Витгенштейна, поэтому последний написал письмо в Mind, отказываясь нести ответственность за взгляды, которые ему приписывались: «Часть [брейсуэйтовских] положений можно принять за неточное изложение моих идей, — писал он, — другие попросту противоречат им»
[823]. Он закончил так:
Замедляет публикацию моей работы трудность представления ее в ясной и связной форме, что a fortiori
[824] удерживает меня от изложения моих взглядов в письменной форме. Поэтому читатель не должен торопиться с выводами.
Тот же выпуск Mind содержит покаянное извинение Брейсуэйта, которое, однако, заканчивается шпилькой: «Нельзя судить, насколько неправильно я представил идеи доктора Витгенштейна, пока не появится книга, которую мы все страстно ожидаем»
[825].
Глава 16
Языковые игры: Голубая и Коричневая книги
Когда Витгенштейн вернулся в Кембридж на 1933/34 учебный год, их со Скиннером редко видели порознь: у обоих комнаты находились в колледже, они гуляли вместе, разговаривали, вели общественную жизнь (главным образом ходили в кино смотреть вестерны и мюзиклы). И прежде всего — они работали вместе.
Витгенштейн начал триместр так же, как в предыдущем году, прочитав два курса лекций, «Философия» и «Философия для математиков». Второй курс, к полному его ужасу, приобрел особую популярность: на занятия приходило от тридцати до сорока человек — слишком много для неформальных лекций, на которые он рассчитывал. Через месяц Витгенштейн изумил аудиторию, сообщив, что больше не будет проводить лекции в прежнем формате: он будет диктовать их небольшой группе студентов, а те будут записывать и передавать остальным. Идея, как он позже объяснил Расселу, заключалась в том, чтобы студенты «забирали с собой что-то в руках, если уж не в голове». Избранная группа включала пятерых его любимых студентов — Скиннера, Луиса Гудштайна, Г.С.М. Коксетера, Маргарет Мастерман и Элис Эмброуз. Копии записей переплели в голубые бумажные обложки, и с тех пор они известны как «Голубая книга».
Так был впервые обнародован новый метод философии Витгенштейна, и он вызвал огромный интерес. Делались новые и новые копии, они активно распространялись, и книга обрела гораздо более широкую аудиторию, нежели Витгенштейн ожидал или мог пожелать. К концу 1930-х годов, например, она разошлась по философскому факультету Оксфорда. «Голубая книга» вводила в философский дискурс понятие «языковая игра» и основанную на ней технику и рассеивала философский туман.
Во многом «Голубую книгу» можно рассматривать как ранний прототип последующих работ, призванных представить позднюю философию Витгенштейна. Как и следующие попытки привести работу в связную форму (включая «Коричневую книгу» и «Философские исследования»), она начинается «одним из самых больших источников философских затруднений». Речь идет о существительных, которые вводят философа в заблуждение, заставляя искать, что с ними соотносится. Так, мы спрашиваем: «Что такое время?», «Что такое значение?», «Что такое знание?», «Что такое мысль?», «Что такое числа?» и т. д., и ожидаем, что сможем ответить на эти вопросы, называя некоторые вещи. Техника языковых игр создана, чтобы разрушить власть этой тенденции:
Впредь я еще не раз буду обращать ваше внимание на то, что я называю языковыми играми. Они представляют собой более простые способы употребления знаков, чем те, которые мы используем в нашем крайне усложненном повседневном языке. Языковые игры — это формы языка, с помощью которых ребенок начинает осваивать употребление слов. Изучение языковых игр — это изучение примитивных форм языка или примитивных языков. Если мы хотим изучать проблемы истины и лжи, согласованности и несогласованности предложений с действительностью, природы утверждения, предположения и вопроса, нам будет полезно посмотреть на примитивные формы языка, в которых эти формы мышления проявляются без сбивающей с толку структуры в высшей степени усложненных процессов мышления. Когда мы смотрим на такие простые формы языка, исчезает ментальный туман, который, как кажется, обволакивает обычное словоупотребление. Мы видим действия и реакции четкими и прозрачными
[826].
С намерением найти нечто, относящееся к существительному, связана идея, что в любой концепции есть «сущность» — нечто общее у всех вещей, относящихся к определенной категории. Так, например, в диалогах Платона Сократ пытается ответить на философские вопросы, такие как «что такое знание?», разыскивая нечто общее для всех примеров знания. (В связи с этим Витгенштейн однажды сказал, что его метод можно назвать точной противоположностью метода Сократа.) В «Голубой книге» Витгенштейн пытается заменить понятие сущности более гибкой идеей семейного сходства:
