На втором месте при выборе карьеры у Витгенштейна (а потому и Скиннера) стояла профессия механика. И летом 1936 года Фрэнсиса взяли учеником механика в Кембриджскую инструментальную компанию. Большую часть времени он занимался изготовлением винтов — монотонным и утомительным делом, которое ему не нравилось, и было неинтересным; Скиннер просто тянул эту лямку ради Витгенштейна. Фаня Паскаль думала, что Скиннер счастливее среди рабочих, чем среди людей своего класса. Рабочие, утверждает она, добрее и не столь застенчивы. Может, это и правда, но первые несколько лет на фабрике Фрэнсис почти не общался с сослуживцами. Вечера он проводил один или с друзьями из университета — Бахтиными, Роландом Хаттом и самой Паскаль. Больше всего он хотел жить и работать с Витгенштейном, а в этом ему отказал сам Витгенштейн.
Фрэнсис не разделял вейнингеровской концепции любви; он не считал, что для сохранения любви нужна разлука, определенная дистанция. А Витгенштейн, скорее всего, разделял взгляды Вейнингера. В Норвегии он записал в своем дневнике, что понял, насколько Фрэнсис замечательный и насколько он действительно ему нравится, только на расстоянии. И возможно, именно для того, чтобы отдалиться от Скиннера, он и отправился в Норвегию.
Но сначала Витгенштейн провел отпуск во Франции с Гилбертом Паттисоном, они вместе поехали в регион Бордо на машине. Этот спутник был одним из немногих, с кем Витгенштейн мог отдохнуть и расслабиться. Паттисона, однако, компания Витгенштейна утомляла, поэтому он настоял на том, чтобы, как и в 1931 году, проводить по крайней мере несколько ночей отдельно от Витгенштейна на модном курорте, где он мог побаловать себя безудержной роскошью — вином, ресторанами и азартными играми. Однажды, когда Витгенштейн отправился с Паттисоном наслаждаться азартными играми, он показал себя полнейшим новичком в искусстве разбрасывания денег. Они пошли вместе в казино Royal и там стали играть в рулетку — игру, очевидно, новую для Витгенштейна. Он тщательно ее изучил, а потом заметил недоверчиво: «Я не понимаю, как ты сможешь выиграть!»
[873] Иногда, оказывается, больше смысла в изучении правил, чем в игре.
Глава 18
Исповедь
Отъезд Витгенштейна в Норвегию в августе 1936 года очень напоминает его отъезд в октябре 1913 года. Оба раза он уезжал на неизвестный срок, чтобы завершить определенную задачу — подготовить финальную редакцию своих философских заметок. В обоих случаях он оставлял кого-то, кого любил.
Разница лишь в том, что в 1913 году Пинсент не имел ни малейшего желания его сопровождать. Едва ли Пинсент вообще понимал, насколько его любил Витгенштейн, и почти нет сомнений, что он не питал ответного чувства. Он был «благодарен» за «знакомство» с Витгенштейном, но в любом случае не зависел от него. В октябре 1913 года учеба на адвоката заботила его гораздо больше, чем дружба с Витгенштейном, разрыв с которым, возможно, принес ему в каком-то смысле облегчение.
Для Фрэнсиса, однако, отношения с Витгенштейном стояли в самом центре его существования: если бы его позвали, он бы бросил все и уехал в Норвегию. «Когда я получил твое письмо, — писал он через несколько недель после расставания, — мне захотелось приехать и помочь тебе убирать комнату»
[874]. В Кембридже без Витгенштейна ему жилось одиноко и мрачно. Он больше не ладил со своей семьей, не мог принимать участия в работе Витгенштейна и не любил свою работу на фабрике, хотя упорно продолжал работать ради него. Несомненно, по просьбе Витгенштейна Скиннер регулярно записывал отчеты о своей работе. В них не было ни капли энтузиазма: «Моя работа продвигается нормально. Я работаю над винтами» (21.08.1936); «Моя работа продвигается нормально. Я почти закончил делать винты. На прошлой неделе было немного ручной работы, которая сначала показалась мне трудной. Теперь я полирую их для того, чтобы никелировать» (01.09.1936); «У меня заказ на 200 тягонапоромеров. Жаль, что их так много» (12.10.1936). В конце концов, обсудив с Роландом Хаттом свое место на фабрике, даже мягкий и покладистый Фрэнсис возмутился:
Я не понимаю моего отношения к фирме. Не знаю, выкладываюсь ли я на этой работе. Мне кажется (и Хатт со мной согласен), что надо провести черту между тем, чтобы находиться на отдельном счету, и разрешением делать им с тобой все что угодно. Например, мастер сказал мне, что если бы я работал здесь пять лет, он бы повысил меня очень быстро, но так как я здесь только два года и фирма в любом случае знает, что я не буду особенно им полезен, это совсем другое дело
[875].
Он говорил, что пытался вспомнить, как Витгенштейн призывал его «преисполниться надежды, быть благодарным и вдумчивым», но в таких обстоятельствах это нелегко. Он этого не сказал, но можно представить, что он думал, что в таком положении не на что надеяться, не за что быть благодарным и нечем занять мысли, кроме того, что ему лучше быть с Витгенштейном. Разговор с Хаттом, пишет он Витгенштейну, «заставил меня почувствовать, как сильно я бы хотел, чтобы ты был здесь, и говорить с тобой». Снова и снова в письмах он подчеркивает: «Я много думаю о тебе с большой любовью». Ответы Витгенштейна в этой переписке не сохранились, но то, в какой форме Фрэнсис писал о своей любви, позволяет предположить, что он успокаивал сомнения Витгенштейна: «Мои чувства к тебе совсем не изменились. Истинная правда. Я много думаю о тебе, и с большой любовью»
[876].
Вероятно, совет «преисполниться надежды, быть благодарным и вдумчивым» — это единственная поддержка, которую Фрэнсис получил от Витгенштейна. В Норвегии Витгенштейн больше думал о себе и своей работе — двух вещах, которые, как всегда, были неразрывно связаны, — чем о Фрэнсисе. И, как в 1913–1914 годах, в 1936 году одинокая жизнь в Норвегии была необходима, чтобы всерьез подумать и о логике, и о своих грехах.
«Думаю, я правильно сделал, что приехал сюда, спасибо Господу, — писал он Муру в октябре. — Не могу себе представить, чтобы я мог работать где-то так же, как здесь. Это все тишина и, наверное, прекрасный пейзаж; я имею в виду его тихую серьезность»
[877]. На новость, что и Мур и Риз не могут работать, Витгенштейн ответил, что это хороший знак: «Нельзя пить вино, пока оно бродит, но брожение показывает, что это не помои». «Видите, — добавил он, — я все еще способен на прекрасные сравнения».
Витгенштейн послал Муру импровизированную карту с расположением его хижины по отношению к фьорду, ближайшим горам и деревне. Так он хотел проиллюстрировать, что добраться до деревни без лодки невозможно. В тихую погоду это было неплохо, но к октябрю стало сыро и холодно. Он писал Паттиссону: «Погода из чудесной стала поганой. Адский дождь. Два дня назад шел первый снег»
[878]. Паттисон прислал Витгенштейну зюйдвестку, которой тот очень обрадовался. Вспоминая «Письма удовлетворенного клиента», он писал: «„И фасон, и стиль превосходны“
[879], как они всегда пишут мистеру Бертону, портному вкуса».
