Как и многие, кто хорошо знал Витгенштейна, Фуракр помнит его виртуозом свиста. Витгенштейн мог просвистеть целую симфонию, например «Вариации на тему Гайдна» Брамса, и когда другие люди насвистывали фальшиво, Витгенштейн мог остановить их и твердо указать, как надо — из-за этого его не любили коллеги в аптеке.
По происхождению Фуракр разительно отличался от Скиннера. Скиннер был выходцем из среднего класса из Летчуорта и учился в частной школе и Кембридже, а Фуракр жил в муниципальном доме в Хакни в Восточном Лондоне и начал работать в 15 лет. Но их личные качества во многом совпадали. Вот как Фаня Паскаль описывает Скиннера:
Он мог быть радостным и любил общество. Не ошибусь, если скажу, что он не был способен подумать о ком-нибудь дурно. Он мог и учился быть практичнее, хотя, увы, оставался чересчур бескорыстным, чересчур стеснительным
[1071].
Это описание подходило и Фуракру. Как и Скиннер, Фуракр был очень молод — ему было двадцать с небольшим против пятидесяти двух Витгенштейна. И хотя было бы неправильным полагать, что дружба Витгенштейна с Фуракром служила чем-то вроде замены его любви к Скиннеру, все же те 18 месяцев, что они работали вместе, он играл в жизни Витгенштейна роль, похожую на ту, что выполнял Скиннер в Кембридже. Витгенштейну нужен был кто-то рядом: Фуракр был, как Фрэнсис, кем-то, чье простое присутствие оказывало успокоительное воздействие.
Во многих поздних письмах Фуракру Витгенштейн упоминает Госпиталь Гая с теплом и, возможно, отчасти с ностальгией:
Мне жаль слышать, что атмосфера в Гае ухудшается. Это трудно себе представить
[1072].
Интересно, о каких рабочих новостях ты пишешь. Я полагаю, они не воздвигли мне огромный памятник перед Наффилд-Хаузом? Или это так? Конечно, никакой каменный монумент не может на самом деле передать, какой я чудесный человек
[1073].
Фуракр, очевидно, в ответ на последнее предположение сообщил Витгенштейну, что все памятники ему в госпитале снесли. «Я рад [это] слышать, — писал Витгенштейн в следующем письме, — если только они не проявили неуважения!»
[1074]
Из медицинского персонала в Госпитале Гая, кажется, единственным, кто заслужил доверие и дружбу Витгенштейна, кроме Джона Райла, был Бэзил Рив, молодой доктор (тридцати с небольшим лет), интересующийся философией. Когда он услышал от Рега Уотерфилда, что новичок за обеденным столом (о котором он сначала подумал: «выглядит интересным и немного потерянным среди врачей госпиталя») был Людвиг Витгенштейн, он решил с ним познакомиться. Он стал садиться рядом с Витгенштейном за столом, и, в конце концов, между ними завязалась дружба. Едва ли разговор заходил о философии: они говорили о живописи, или архитектуре, или музыке, или людях, которых знал Витгенштейн, или фрейдистском толковании медицинских разговоров за обеденным столом. Позднее они стали беседовать о работе Рива, которая Витгенштейна крайне заинтересовала.
В госпитале Рив работал в блоке клинических исследований Медицинского исследовательского совета с коллегой, доктором Грантом. В начале налетов лаборатории этого блока были разрушены бомбежкой, и, не имея возможности продолжать прежние научные занятия, Грант и Рив стали обследовать многочисленных жертв авиационных налетов, которых привозили тогда в госпиталь. Они изучали травматический шок, возникающий не только от боевых ранений, но и при любой острой травме.
Грант и Рив, тщательно изучив научную литературу, сразу же столкнулись с тем, что не существовало удовлетворительного способа клинически определить травматический шок. Некоторые авторы определяли его по гемоконцентрации (развитию ненормально высокой концентрации красных кровяных телец, как считалось, из-за утечки плазмы из крови в ткани), в то время как другие определяли его по низкому кровяному давлению, бледности кожи и быстрому пульсу. Поэтому в начале исследований Грант рекомендовал отказаться от самой концепции травматического шока: пациентов следует тщательно наблюдать, не используя этот термин вообще. В январе 1941 года — за десять месяцев до того как Витгенштейн прибыл в госпиталь — Грант написал меморандум по наблюдениям, необходимым при травматическом шоке, и обосновал свои возражения против концепции в целом:
Недавний опыт жертв воздушных налетов показывает, что, несмотря на всю проделанную работу, особенно в последней войне, нам мало известно о природе и лечении травматического шока. В первую очередь на практике диагноз «шок» ставится в весьма различных случаях. Мы еще не можем предсказать и мы часто сомневаемся в лечении. Более того, из-за недостатка общего основания для постановки диагноза невозможно оценить эффективность разных методов лечения.
У нас есть достаточные основания избегать диагноза «шок» и заменить его точной и полной записью состояния пациента и его изменений, учитывая назначенное лечение
[1075].
Думаю, ясно, почему Витгенштейн находил этот радикальный подход к проблеме интересным и важным. Грант явно решает проблему «шока» так же, как Генрих Герц решает проблему «силы» в физике. В «Принципах механики» Герц предложил вместо того, чтобы давать прямой ответ на вопрос «Что такое сила?», пересмотреть ньютоновскую физику, не используя «силу» как базовое понятие. Всю свою жизнь Витгенштейн считал это предложение Герца прекрасной моделью того, как надо развеивать философское замешательство, и часто цитировал — заявляя о собственной цели в философии — следующее предложение из вступления Герца к «Принципам механики»:
Когда эти болезненные противоречия будут устранены, на вопрос о природе силы мы не ответим; мы, более не обеспокоенные, перестанем задавать нелегитимные вопросы.
Сознательно повторяя это предложение, Витгенштейн писал:
Я занимаюсь философией так, что ее цель — выразить все так, чтобы определенные тревоги исчезли (Герц)
[1076].
И мы могли бы сказать о предложении Гранта избегать диагноза «шок», что его цель была «выразить все так, чтобы определенные тревоги исчезли».
Подход Гранта, однако, не приняли повсеместно — особенно в армии. Полковник Уитби из Армейской службы переливания крови ответил на сообщение Гранта Совету медицинских исследований в следующем письме:
Слишком длинная преамбула, и некоторая часть дискуссии посвящена диатрибе против слова «шок». Я не думаю, что на этом стоит заострять внимание.
