Все еще надеясь на назначение, Хатт написал Витгенштейну, что он видел своего командира и может скоро снова его увидеть. «Мне кажется, — ответил Витгенштейн, — что вы живете в необоснованных надеждах и в отчаянии… Донимать вашего командира назначением теперь кажется мне глупым. Ничего не изменилось с тех пор, как вам отказали!»
Вы пишете: «Все эти шаги делают или сделают мое теперешнее положение удовлетворительным или хотя бы улучшат». Это все бессмыслица, и мне действительно больно это читать. Единственный шаг, который сделает ваше положение удовлетворительным — это шаг, который вам надо сделать внутри себя. (Хотя я не стал бы говорить, что расставание с вашей семьей не могло бы помочь.)
[1109]
Обмен мнениями на эту тему прекратился в июне, последнее слово осталось за Витгенштейном. «Я желаю вам удачи и терпения! — написал он в заключение. — И больше не связываться с психологами»
[1110].
К тому времени Витгенштейн переехал из дома миссис Манн в дом методистского священника, преподобного Уинфорда Моргана. Когда он впервые вошел в дом миссис Морган, та, изображая заботливую хозяйку, спросила его, не желает ли он чая, не нужно ли ему того или этого. Муж окликнул ее из другой комнаты: «Ты не спрашивай — дай». Это замечание невероятно впечатлило Витгенштейна, и он несчетное множество раз повторял его своим друзьям.
Но в остальном у Витгенштейна сложилось менее благоприятное впечатление о хозяине. Витгенштейн посмеивался над тем, что стены заставлены книгами, которые тот никогда не прочтет, и обвинял его в том, что они нужны, просто чтобы впечатлить паству. Когда Морган спросил Витгенштейна, верит ли он в Бога, тот ответил: «Да, верю, но разница между тем, во что верите вы, и тем, во что верю я, может быть бесконечной»
[1111].
Это замечание, конечно, не относится к разнице между методизмом и другими формами христианства. Витгенштейн был католиком не больше, чем методистом. О своих друзьях, которые перешли в католичество, он однажды сказал: «Я не мог заставить себя поверить в те вещи, в которые верят они». Одним из них был Йорик Смитис, который написал Витгенштейну о своем обращении в католическую веру, когда тот жил в доме преподобного Моргана. Витгенштейн был очень обеспокоен, особенно тем, что он мог невольно повлиять на это решение, когда посоветовал Смитису читать Кьеркегора. Он ответил довольно уклончиво: «Если кто-то скажет мне, что он купил костюм канатоходца, это меня не впечатлит, пока я не увижу, как он его использует»
[1112].
Смысл этой аналогии проясняется в одной из его записных книжек:
Честный религиозный мыслитель подобен канатоходцу. Такое впечатление, будто он идет как бы по воздуху. Его опора тоньше, чем можно себе представить. И, тем не менее, по ней действительно можно идти
[1113].
Витгенштейн искренне восхищался теми, кто смог достичь этого равновесия, но не считал себя одним из них. Он не мог, например, заставить себя поверить буквально в религиозные чудеса:
Чудо — как бы жест, который делает Бог. Подобно человеку, сидящему спокойно, а затем делающему впечатляющий жест, Бог позволяет миру идти своим ходом, а затем сопровождает слова святого каким-нибудь символическим событием, жестом природы. Например, деревья после речи святого склоняются вокруг него, словно бы в знак благоволения. — Ну, а верю ли я, что такое случается? Нет.
Для меня единственная возможность поверить в чудо в этом смысле — пережить некое событие именно таким образом. Так, чтобы я сказал, например: «Невозможно было видеть эти деревья и не почувствовать, что они откликаются на слова». Точно так же, как я мог бы сказать: «Невозможно видеть морду этой собаки и не замечать, что она настороже и внимательно следит за тем, что делает ее хозяин». И я могу представить себе, что простой рассказ о словах и жизни святого может заставить кого-то поверить и рассказу о поклоне деревьев. На меня же это не производит столь сильного впечатления
[1114].
Вера в Бога, в которой он признался Моргану, обрела форму не согласия с истинностью любой конкретной доктрины, а скорее принятия религиозного отношения к жизни. Как он однажды объяснил Друри: «Я не религиозный человек, но все равно смотрю на каждую проблему с религиозной точки зрения»
[1115].
Рядом с Морганом жила семья Клемент, с которыми Витгенштейн быстро подружился: это хорошо иллюстрирует его сделанное Малкольму замечание, что ему легче ладить с людьми в Суонси, чем в Англии. Ему особенно нравилась миссис Клемент, которая приглашала его обедать по воскресеньям с их семьей. «Разве она не ангел?»
[1116] — сказал он о ней ее мужу однажды за обедом. «А разве ангел?» — спросил мистер Клемент. «К черту, старик! Конечно, ангел!» — воскликнул Витгенштейн. В действительности миссис Клемент произвела на него такое впечатление, что он пожелал жить в ее доме, а не у Моргана. Клементы тогда не сдавали жилье, и у них не было особого желания это делать, но Витгенштейн настоял, и они согласились, чтобы он въехал. Союз Витгенштейна с Клементами продлился три года, и в свой последний год в Кембридже он гостил у них на каникулах.
У Клементов было две дочери: Джоан было одиннадцать лет, а Барбаре — девять, и к Витгенштейну относились почти как к члену семьи. Находя фамилию Витгенштейн несколько зубодробительной, они называли его Вики, хотя понятно, что такое было позволено только им. Необычно, что Витгенштейн и обедал вместе с ними, и принимал участие в некоторых других аспектах семейной жизни. Ему нравилось играть в «Лудо» и «Змеи и лестницы» с девочками — да так, что однажды, когда пошел третий час игры в «Змеи и лестницы», которой Витгенштейн особенно увлекся, девочки умоляли его оставить незавершенную партию.
Он живо интересовался учебой девочек. Старшая, Джоан, в это время сдавала экзамены в местную гимназию. В день, когда были объявлены результаты, Витгенштейн вернулся домой и нашел ее в слезах. Ей сказали, что она провалилась. Витгенштейн был уверен, что этого не может быть. «К черту все! — сказал он. — Мы еще посмотрим!» С Джоан и ее обеспокоенной матерью Витгенштейн отправился в школу, чтобы встретиться с учителем, который сказал, что она провалилась. «У меня нет слов! Вы говорите, что она провалилась! — сказал он учителю. — Но я могу сказать вам совершенно точно, что она должна пройти». Испуганный учитель проверил записи и обнаружил, ко всеобщему облегчению, что действительно произошла ошибка и что Джоан заработала достаточно баллов, чтобы пройти экзамен. Учитель был объявлен «некомпетентным дураком», но хотя и уверенность Витгенштейна, и способности Джоан подтвердились, миссис Клемент стыдилась показываться в школе.
