Сказать «Я вижу это сейчас, как…» имело бы для меня столь же мало смысла, как сказать, глядя на нож и вилку: «Я вижу это сейчас как нож и вилку»
[1229].
Но хотя опыт видения-как нетипичен для восприятия в целом, он особенно важен для Витгенштейна, и не только из-за угроз феноменализма. О его философском методе можно сказать, что его цель — изменить аспект видения определенных вещей: например, увидеть математическое доказательство не как последовательность тезисов, но как картину, увидеть математическую формулу не как предложение, а как правило, увидеть сообщения от первого лица о психологических состояниях («Мне больно» и т. д.) не как описание, но как выражение, и так далее. «Понимание, которое состоит в видении связей», — это, можно сказать, понимание, которое возникает, если изменить угол зрения.
Как он признается в «Исследованиях», Витгенштейн позаимствовал фигуру утки-кролика из книги «Факт и миф в психологии» Джозефа Ястрова (1900), но его обсуждение видения аспектов гораздо ближе к Вольфгангу Кёлеру, чем к Ястрову. Из «Гештальт-психологии» Кёлера (1929), а особенно из главы о «сенсорной организации», Витгенштейн взял многое для обсуждения. Часто лекции начинались с того, что он читал короткий отрывок из этой книги.
Чтобы понять интерес Витгенштейна к Кёлеру, мы должны, я думаю, понимать, что они оба унаследовали от Гёте. И для Кёлера, и для Витгенштейна слово «гештальт» имеет коннотации способа понимания, связанного с гётевским изучением морфологии Гёте (цвета, растений и животных). И оба, очень по-разному, использовали эту концепцию Гёте как основу своих размышлений.
Немецкое слово Gestalt обычно означает «образ» или «форма». Кёлер, однако, следуя Гёте, использует его для обозначения чего-то совсем иного:
В немецком языке — по крайней мере, со времен Гёте, а особенно в его собственных статьях по естествознанию — существительное «гештальт» имеет два значения: кроме значения «фигура» или «форма» как свойства вещей, оно имеет значение конкретной индивидуальной и характерной сущности, существующей как что-то отдельное и обладающей формой в качестве одного из своих атрибутов. Следуя этой традиции, в гештальт-теории слово «гештальт» означает любое обособленное целое
[1230].
Это понятие «обособленного целого», или, как называет его Кёлер, «организованного целого», формирует основу его антибихевиористской психологии. В качестве оппозиции бихевиористской механической модели «стимул — ответ» Кёлер использует «динамическую» модель человеческого поведения, которая подчеркивает активную роль организации в восприятии. Наше восприятие, говорит Кёлер, состоит не из дискретных стимулов, а из организованных гештальтных: к примеру, мы видим не три точки на странице, а составляем их в треугольник и видим их как целое, как гештальт.
Келеровская программа «динамического» понимания человеческой психологии имеет тесные параллели с программой Гёте — «динамического» понимания природы. Так же, как Кёлер противостоит механизму, скрытому в бихевиоризме, Гёте начинает свои научные изыскания в ответ на желание увидеть альтернативы механистической ньютоновой науке своего времени.
Первой предпринятой Гёте попыткой морфологического понимания природных форм было изучение растений. Его мысль — развитая в «Итальянском путешествии» — состояла в том, что жизнь растений можно изучить систематически (но не механически), если на все растения смотреть под углом единственного гештальта. Для каждого типа природных явлений — например, растений и животных — должна быть единая первоформа, Urphänomen, от которой все экземпляры этого типа можно рассматривать как метаморфозы. В случае с растениями этим Urphänomen будет Urpflanze («изначальное растение»).
В работе Гёте, однако, есть некоторая путаница, касающаяся природы этого Urpflanze; одно время он рассматривает его как реальное растение, которое однажды обнаружат:
Множество растений, которые я всегда видел в кадках или горшках, а большую часть года даже за стеклами теплиц, здесь свежо и весело растут под открытым небом и, выполняя истинное свое предназначенье, становятся нам понятнее. Перед лицом стольких новых и обновленных формаций мне вспомнилась старая моя мечта: а вдруг мне удастся в этой пестрой толпе обнаружить прарастение (Urpflanze)? Должно же оно существовать! Иначе как узнать, что то или иное формирование — растение, если все они не сформированы по одному образцу?
[1231]
Спустя месяц, однако, он видел его не как то, что можно обнаружить в природе, а как то, что создано им самим и привнесено в природу в качестве меры возможностей:
Прарастение (Urpflanze) станет удивительнейшим созданием на свете, сама природа позавидует мне на него. С этой моделью и ключом к ней станет возможно до бесконечности придумывать растения, вполне последовательные, иными словами — которые если и не существуют, то, безусловно, могли бы существовать
[1232].
Разница между этими двумя концепциями имеет фундаментальное значение. Первая заставляет морфологию Гёте выглядеть как побочная ветвь псевдоэволюционной теории — как будто стояла дарвиновская задача найти растение, от которого произошли (каузально) все остальные. Вторая концепция проясняет, что на основе Urpflanze нельзя делать какие-либо каузальные выводы; задача морфологии — не открыть эмпирические законы (эволюции и т. д.), а представить нам Übersicht («сводный обзор») всей жизни растений. Именно вторая концепция формирует связь между работой Гёте и Витгенштейна.
Морфология Гёте дает Витгенштейну пример исследования, описывающего явления, с которым имеет дело, не объясняя их. Этот тип исследования состоит в поиске аналогий. Однако для понимания этой морфологической техники Витгенштейна важно, что гештальты, которые используются как Urphänomene (Urpflanze и т. д.), сами не являются объектами — не более, чем идеи и концепции являются объектами. Мы видим или узнаем гештальт не в том смысле, в котором мы видим физический объект, а в том смысле, что мы видим или узнаем сходство. Это различие крайне важно, но из-за того, что Gestalt, Urphänomene, Urpflanze и т. д. — существительные, и мы можем говорить о том, что мы видим и узнаем их, его легко упустить из виду. Так, обсуждая видение аспектов в «Исследованиях», Витгенштейн начинает с мастерски ясного положения об их различении:
Два способа употребления слова «видеть».
Первое: «Что ты видишь там?» — «Я вижу это» (затем следует описание, рисунок, копия). Второе: «Я вижу сходство этих двух лиц», причем тот, кому предназначено мое сообщение, может видеть эти лица столь ясно, как и я сам.
