«Парадокс Мура» интересовал Витгенштейна как иллюстрация того, что в противовес стремлению логика к простоте, формы нашего языка нельзя втиснуть без искажений в ячейки, созданные для них категориями формальной логики. Предложение «Я верю, что в той комнате есть огонь» употребляют для утверждения, пусть и нерешительного, что в той комнате есть огонь; его не используют для выражения состояния ума. («Не считай неуверенное утверждение утверждением неуверенности»
[1330].) Это отличает его от утверждений: «Я тогда верил, что в той комнате был огонь» и «Он верит, что в той комнате есть огонь» — оба обычно говорят о мнении людей, а не о существовании огня. Эта черта логики нашего языка запрещает нам создавать удобную форму «x полагает/полагал p» и думать, что форма не изменяется, какие бы значения ни принимали x и p: «Я верю, что в той комнате есть огонь» — это не то же самое утверждение, что «Я верил, что в той комнате был огонь»:
Но ведь выражение «Я верил» в прошедшем времени должно говорить как раз то же, что и выражение «я верю» в настоящем! — В самом деле, √-1 должен обозначать для -1 то же, что √1 обозначает для 1! А это вообще лишено смысла
[1331].
Если мы рассматриваем форму √x как имеющую единственное значение, каков бы ни был x, мы впадаем в безнадежную путаницу, когда мы высчитываем √-1. Потому что, учитывая наши обычные правила умножения, квадратный корень из минус единицы не может быть ни положительным, ни отрицательным числом, и в области «действительных чисел» для него ничего не остается. И все же √-1 имеет применение: это существенное понятие во многих важных ветвях чистой и прикладной математики. Но чтобы наделить его значением, потребовались другие значения для «умножения», «квадратного корня» и даже «числа» — такие, чтобы квадратный корень из минус одного считался не действительным числом, но i, «мнимым числом» (или, как иногда говорят, «оператором»). Учитывая эту пересмотренную систему отсчета, i2 = -1, и понятие квадратного корня из минус единицы не только не проблема, но и составляет основу целой теории комплексных чисел. Витгенштейн был заинтересован в квадратном корне из минус единицы по той же самой причине, по которой он интересовался «парадоксом Мура»: как иллюстрацией того факта, что внешнее сходство формы может маскировать очень важную разницу в значении.
Последняя идея — одна из главных тем книги, объясняющая желание Витгенштейна взять в качестве эпиграфа фразу графа Кента: «Я научу вас различать», и это особенно очевидно в анализе психологических концепций во второй части «Философских исследований». Логика не так проста, как думают логики, но также он хотел показать, что психологические концепты и предложения, в которых они используются, не так единообразны, как того хотели бы философы и психологи. В обоих случаях цель: помешать «страсти к обобщению» и призвать сначала смотреть, а потом думать.
Например, вопрос «Что означает предложение „Я боюсь“?» не имеет единого ответа, который был бы корректен для всех случаев, когда можно использовать это предложение. Потому что как в случае с квадратным корнем из единицы и минус единицы, разница между разными идеями может быть столь же важной, как и сходства:
Представлять себе при этом можно весьма разные случаи. Например:
«Нет, нет! Я боюсь!»
«Я боюсь. К сожалению, я должен признать это».
«Я все еще немного боюсь, хотя уже не так сильно, как раньше». «В глубине души я все еще боюсь, хотя и не хотел бы признаваться себе в этом».
«Я терзаю себя самого разными страшными мыслями».
«Я боюсь — и это теперь, когда я должен бы быть бесстрашным».
Каждому такому выражению присуща собственная тональность, каждому — разный контекст.
Можно представить себе людей, которые бы думали значительно определеннее, чем мы, и употребляли бы разные слова там, где мы используем одно
[1332].
Чтобы понять, что означает «Я боюсь» в каждом конкретном случае, надо учитывать тон голоса и контекст, в котором это произнесено. Не стоит полагать, что здесь поможет общая теория страха (и еще меньше — общая теория языка). Гораздо больше пользы будет от наблюдательности и чуткости к человеческим лицам, голосам и ситуациям. Эту чуткость можно приобрести только с помощью опыта — внимательно наблюдая и слушая окружающих людей. Однажды, когда Витгенштейн и Друри гуляли вместе на западе Ирландии, они встретили пятилетнюю девочку, которая сидела на крылечке дома. «Друри, ты только посмотри на этого ребенка, — произнес Витгенштейн и добавил, — ты недостаточно внимания обращаешь на лица людей; это ошибка, и ты должен ее исправить»
[1333]. Этот совет неявно пропитывает его философию психологии: «Внутренний процесс нуждается во внешних критериях». Но эти внешние критерии нуждаются в пристальном внимании.
«Внутреннее» от нас не скрыто. Наблюдать за чьим-то поведением — если мы его понимаем — значит наблюдать за состоянием ума. Необходима определенная тонкость понимания. На базовом уровне: «Видя кого-то, по очевидной для меня причине корчащегося от боли, я не думаю при этом: то, что он чувствует, скрыто от меня»
[1334]. Но на более глубоком уровне некоторые люди, а то и целые культуры, всегда будут для нас загадкой:
Для наших рассуждений важно, чтобы в отношении некоторых людей человек чувствовал: ему никогда не узнать, что происходит в их душе. Ему их никогда не понять (англичанки для европейцев)
[1335].
Это потому, что не будет общности опыта, требуемой для объяснения «неуловимого доказательства», «тонкости взгляда, жеста и тона». Эта идея обобщена в одном из самых поразительных афоризмов Витгенштейна: «Умей лев говорить, мы не могли бы его понять»
[1336].
Абстракции и обобщения, законы и принципы, которые являются результатом теоретизирования, могут, с точки зрения Витгенштейна, только препятствовать нашим попыткам лучше понять это «неуловимое доказательство». Но как в отсутствие теории мы должны улучшать наше понимание, углублять нашу интуицию?
Возьмем для примера одно из самых тяжелых и самых важных различий, сделанное касательно нашего понимания людей: различие между естественным и нарочитым чувством:
Разве существует «профессиональная» оценка подлинности выражения чувства? — Даже здесь имеются люди, умеющие давать «более верные» или «менее верные» оценки.
