«Очень приятным» был Барри Пинк, который тогда учился в художественном колледже. Его интересы были многочисленны и разнообразны: «Пинк хочет сидеть на шести стульях сразу, — однажды заметил Витгенштейн, — но у него только один зад»
[1391]. Пинк долго был другом Йорика Смитиса; как и Смитис, и Энском, был новообращенным католиком. Он нашел в Витгенштейне кого-то, кто хотел и мог разделить с ним весь спектр его интересов — искусство, скульптура, каменная кладка, конструирование машин и так далее.
Они вдвоем гуляли по Оксфорду, и на некоторое время Пинк стал его доверенным лицом. Они могли достаточно откровенно обсуждать свои мысли, чувства и жизни. Они говорили, например, о стремлении скрыть свою истинную природу. В связи с этим Пинк спросил Витгенштейна, думает ли он, что его работа философа и даже само его существо философа имеет что-то общее с его гомосексуальностью. Подразумевалось, что работа Витгенштейна в качестве философа может каким-то образом помочь спрятаться от своей гомосексуальности. Витгенштейн гневно отклонил этот вопрос: «Конечно, нет!»
[1392]
Витгенштейн собирался провести лето в Норвегии с Беном, который тогда заканчивал медицинское образование в Госпитале Святого Варфоломея в Лондоне. Однако в июле Бен провалил свой финальный квалификационный экзамен и вынужден был остаться в Лондоне на лето, чтобы подготовиться к «переэкзаменовке» в сентябре. Каникулы были отложены до осени, и Витгенштейн остался в Оксфорде на все лето, посвятив себя продолжению заметок о цвете, которые он писал в Кембридже.
В той же рукописной записной книжке, кроме заметок о цвете, есть серия заметок о Шекспире, которые вошли в «Культуру и ценность» (274, 279). Витгенштейн давно беспокоился о том, что не может признать величие Шекспира. В 1946 году, например, он писал:
Удивительно, как трудно бывает поверить в то, чего мы не понимаем сами. Так, слыша похвалы знаменитых людей многих столетий Шекспиру, я не могу отделаться от подозрения, что хвалить его стало признанной условностью; хотя я все же должен признать, что это не так. Чтобы действительно убедиться в этом, мне нужен авторитет какого-нибудь Мильтона. Тем самым я предполагаю, что он был беспристрастен. — Но, понятно, под этим я не имею в виду, что на Шекспира изливали и будут изливать чудовищную массу похвал без понимания и из ложных оснований тысячи профессоров литературы
[1393].
Одна из трудностей в принятии Шекспира как великого поэта состояла в том, что ему не нравились многие метафоры и сравнения Шекспира: «Сравнения Шекспира в обычном смысле неудачны. Если они, несмотря на это, хороши — а так ли обстоит дело, я не знаю, — то они должны подчиняться своему собственному закону»
[1394]. Пример, который он обсудил с Беном, — использование решетки как метафоры зубов в речи Моубри в «Ричарде II»: «Вы заперли во рту язык мой бедный / Решеткою двойной зубов и губ».
Более фундаментальной сложностью была нелюбовь Витгенштейна к английской культуре в целом: «Чтобы наслаждаться творчеством поэта, надо, я полагаю, любить и ту культуру, к которой оно принадлежит. Если же она безразлична тебе или неприятна, твое восхищение охладевает»
[1395]. Это не мешало Витгенштейну восторгаться Блейком или Диккенсом. Разница в том, что в Шекспире Витгенштейн не видел писателя, которым он мог восхищаться как великим человеком:
Я способен лишь изумляться Шекспиру: но мне никогда не подступиться к нему.
«Великое сердце Бетховена» — но никто бы не сказал «великое сердце Шекспира»…
Не думаю, что Шекспир мог размышлять о «судьбе поэта».
И он не мог бы сам себя считать пророком или наставником человечества.
Люди в изумлении смотрят на него почти как на природное явление. Они испытывают чувство соприкосновения не с великим человеком. Скорее, с неким явлением
[1396].
В Диккенсе же Витгенштейн нашел английского писателя, которого он уважал за «хорошее универсальное искусство» — в толстовском смысле искусства, которое понятно каждому и которое исповедует христианские ценности. Карманное издание «Рождественской песни», переплетенное в зеленую кожу и с наклеенными жизнерадостными стикерами «Веселого Рождества», стало его запоздалым подарком на Рождество Фуракру, когда тот вернулся с Суматры. Выбор книги, конечно, примечателен. Ф.Р. Ливис вспоминает, что Витгенштейн знал «Рождественскую песнь» практически наизусть, кроме того, эту книгу Толстой в своем трактате «Что такое искусство» называет высшим проявлением искусства, «происходящего из любви к Богу». Это очень подходящий подарок для человека, дружба с которым выделяется в жизни Витгенштейна как редкий пример толстовского уважения к «обычному человеку», воплощенного в простой и непосредственной приязни к обычному рабочему.
В конце лета 1950 года Витгенштейн закончил заметки о философском значении «предложений здравого смысла» Мура. Теперь это заметки 65-299 работы «О достоверности». В них Витгенштейн развивает идею, что утверждения Мура имеют ту особенность, что их отрицание не только ложно, но непостижимо:
Выскажи Мур предложения, противоположные тем, которые он объявил несомненными, мы не только не разделили бы его мнения, но приняли бы его за душевнобольного
[1397].
Так: «если я выношу определенные ложные суждения, встает вопрос, понимаю ли я их». Мур приводит нам примеры таких утверждений. Другой пример — знать, где кто-то живет:
Несколько месяцев я жил по адресу А, читал-перечитывал название улицы и номер дома, получал бесчисленные письма и давал свой адрес тьме людей. Если уж я ошибаюсь в этом, то едва ли это меньшая ошибка, чем если бы я (ошибочно) верил, будто пишу по-китайски, а не по-немецки.
Если бы мой друг однажды вообразил, будто он долго жил там-то и т. д., то я назвал бы это не ошибкой, а скорее душевным расстройством, может быть временным
[1398].
Ошибка становится для нас психическим расстройством, когда она противоречит не только тому или иному предложению, которое мы считаем верным, а целой системе отсчета, в которой мы можем усмотреть основания этим верованиям. Единственная ситуация, в которой Витгенштейн считал подходящим утверждение Мура «Я знаю, что я не покидал поверхности Земли», это ситуация контакта с людьми, действующими в рамках радикально иной системы отсчета:
