«Логика» — это, вероятно, отсылка к работе, которую Витгенштейн тогда писал и планировал впоследствии показать Муру, рассчитывая, что ее примут для степени бакалавра. В марте он писал: «Думаю, с логикой скоро будет покончено, если еще нет»
[245]. И хотя Мур придумал новое оправдание (что ему нужно остаться в Кембридже поработать над докладом), Витгенштейн не хотел ничего слышать:
С чего вы решили, что не можете подготовить свой доклад здесь? У вас будет гостиная с прекрасным видом, ВАША СОБСТВЕННАЯ, и я буду оставлять вас одного на сколько вы захотите (фактически на весь день, если понадобится). С другой стороны, мы могли бы видеться, когда бы кто-нибудь из нас ни пожелал. И мы могли бы даже говорить о вашем деле (что может быть весело). Или вам надо так много книг? Видите ли, у меня у самого УЙМА работы, поэтому я не буду вас тревожить. Садитесь на корабль, который отплывает из Ньюкастла 17-го и прибывает в Берген 19-го и работайте здесь. (Я бы даже мог оказать на работу хорошее влияние, предотвратить лишние повторы.)
В конце концов, Мур смирился с невзгодами поездки — и даже с более пугающей перспективой остаться наедине с Витгенштейном — и согласился приехать. Он отправился в Берген 24 марта, и через два дня его встретил Витгенштейн. Визит длился две недели, и каждый вечер проходили «обсуждения»: Витгенштейн говорил, а Мур слушал («он обсуждает», жаловался Мур в дневнике).
1 апреля Витгенштейн начал диктовать Муру серию заметок по логике. Была ли это вся работа, та самая вышеупомянутая «Логика», или только отрывок, мы не знаем, но можем по меньшей мере предположить, что они содержат самую важную часть. Центральная их мысль — настойчивый акцент на различении «говорения» и «показывания», еще неявный в заметках, которые он диктовал Расселу прежде. Заметки начинаются:
Так называемые логические предложения показывают логические свойства языка и, следовательно, универсума, но не говорят ничего
[246].
Заметки объясняют, как это различие позволяет нам достичь требуемого, о чем он ранее говорил Расселу: теории символизма, которая делает теорию типов излишней. Что есть разные типы вещей (объектов, фактов, отношений и т. д.), о которых нельзя говорить, но можно показать, что это разные типы символов, и эту разницу можно сразу же увидеть.
Витгенштейн рассматривал работу как значительный шаг вперед по сравнению с заметками, которые он ранее диктовал Расселу, и, по крайней мере в тот момент, это было его последнее слово на эту тему. Он написал Расселу, побуждая его прочитать заметки Мура. «Теперь я снова изможден и не могу ни работать, ни объяснить, что я делал раньше»:
Однако я подробно объяснил Муру, когда он был со мной и делал записи. Поэтому тебе лучше узнать все от него. Там много нового. Лучший способ понять это все — прочитать записи Мура самому. Возможно, пройдет какое-то время, прежде чем я продвинусь дальше
[247].
По возвращении в Кембридж Мур — как его проинструктировал Витгенштейн — осведомился, может ли «Логика» подойти в качестве работы на степень бакалавра. Он спросил совета У.М. Флетчера (тьютора Витгенштейна в Тринити-колледже), и ему сказали, что, согласно соответствующим инструкциям, в представленном виде работа Витгенштейна неприемлема. Требовалось, чтобы диссертация содержала введение, библиографические источники и обзор того, какие части диссертации оригинальны, а какие основаны на чужих работах.
Так Мур в письме и объяснил ситуацию. Витгенштейн пришел в ярость. Его работа — «следующий большой шаг в философии» — неприемлема для получения степени бакалавра?! И только потому, что не снабжена обычной студенческой атрибутикой! Это переходило все границы. Плохо было уже то, что приходилось метать бисер перед свиньями; видеть, что он отвергнут, было невыносимо. 7 мая он дал выход своим чувствам в неистово саркастическом письме Муру, которое положило конец и их дружбе, и надежде получить степень в Кембридже:
Дорогой Мур,
Ваше письмо меня взбесило. Когда я писал «Логику», я не консультировался с «инструкциями», и поэтому я думаю, что было бы честно, если бы вы дали мне степень, также не обращаясь к ним! Что касается «введения» и «обзора», я думаю, мои экзаменаторы легко увидят, как много я украл у Бозанкета. Если я не стою того, чтобы вы сделали для меня исключение даже в каких-то ГЛУПЫХ мелочах, тогда я могу катиться прямо в АД, а если я чего-то стою, а вы ничего не сделаете — ей-богу, катитесь туда сами.
Все это слишком глупо и слишком противно, чтобы продолжать писать, так что —
Атака на Мура была несправедлива: не он писал правила, и не его делом было их соблюдать — он просто дал о них знать Витгенштейну. Более того, он не привык, чтобы к нему так обращались, и его серьезно возмутил тон письма. Несправедливость глубоко шокировала его, а ярость причинила почти физическую боль. Его дневник за 11–15 мая показывает, что он не мог оправиться от удара еще несколько дней после получения письма. Он не ответил.
Не ответил он и через два месяца, когда 13 июля получил дружеское, почти покаянное письмо, которое Витгенштейн написал после того, как уехал из Норвегии на лето в Вену.
Дорогой Мур,
Разбирая бумаги перед отъездом из Шольдена, я наткнулся на ваше письмо, которое так меня возмутило. И после того как я снова его прочел, я подумал, что, наверно, не было веской причины отвечать вам так, как это сделал я. (Не то чтобы сейчас мне нравилось ваше письмо.) Но, во всяком случае, мой гнев утих, и мне бы хотелось остаться с вами друзьями, а не наоборот. Я полагаю, теперь я присмирел достаточно, потому что я такого никому не пишу, и если вы не ответите, я не буду вам больше писать
[249].
«Думаю, я не отвечу, — написал Мур в своем дневнике, — потому что я правда не хочу его больше видеть»
[250]. Он много раз колебался в последующие годы. Имя Витгенштейна могло всплывать в разговорах с Расселом или с Десмондом Маккарти, и каждый раз он переживал, стоило ли не отвечать. Хотя Витгенштейн (не напрямую, через Пинсента) умолял его выйти на контакт, однако он этого не сделал, и их дружба не восстановилась, пока они не встретились в поезде, когда Витгенштейн вернулся в Кембридж в 1929 году. Но все эти годы мысли о Витгенштейне преследовали его, и он жаловался, что пишет дневник на тему «что я думаю о Витгенштейне».
