Возможно, из-за европейской войны нам лучше не ехать в Андорру — потом сложно будет вернуться
[265].
Но абсурдная логика «войны по расписанию» (по выражению А. Дж. П. Тейлора) привела «эту европейскую войну» к тому, что всего через несколько дней после получения этого письма Витгенштейном его страна и страна Пинсента оказались по разные стороны фронтов Первой мировой войны.
Сначала Витгенштейн, кажется, пытался уехать из Австрии в Англию или Норвегию. Когда это не удалось и ему сказали, что он не может уехать, он отправился добровольцем в австрийскую армию, хотя грыжа, от которой он страдал год назад, освобождала его от воинской повинности. «Я думаю, с его стороны прекрасно поступить на службу, — писал Пинсент в своем дневнике, — но ужасно печально и трагично».
Витгенштейн был патриотом, но мотивы, побудившие его пойти добровольцем, сложнее, чем желание защищать свою страну. Гермина думала, что это связано со «страстным желанием взять на себя что-то трудное и заниматься чем-то, кроме чисто интеллектуальной работы»
[266]. Это имело отношение к устремлению, охватившему его с января: «стать другим человеком».
Метафора, которую он тогда использовал, чтобы описать свое эмоциональное состояние, равно может служить для описания чувств, пронизавших Европу летом 1914 года, — бесконечного бурления и надежды, что «раз и навсегда случится извержение». Отсюда радость и празднества, которыми приветствовала объявление войны каждая воюющая сторона. Весь мир, казалось, разделял безумие Витгенштейна в 1914 году. В своей автобиографии Рассел описывает, как, проходя через веселые толпы на Трафальгарской площади, он удивился, обнаружив, что «обычные мужчины и женщины радовались перспективе войны»
[267]. Даже некоторые из его лучших друзей, такие как Джордж Тревельян и Альфред Норт Уайтхед, были полны энтузиазма и проявляли «варварскую воинственность».
Не стоит думать, что Витгенштейн приветствовал новости о войне против России с неуемным восторгом или уступил истерической ксенофобии, захватившей европейские нации. Тем не менее, бесспорно, что он в каком-то смысле приветствовал войну, пусть даже главным образом по личным, а не по националистическим резонам. Как и многие представители его поколения (включая, например, некоторых его современников в Кембридже, таких как Руперт Брук, Фрэнк Блисс и Ференц Бекасси), Витгенштейн считал, что перед лицом смерти он так или иначе станет лучше. Он пошел на войну не ради своей страны, а ради себя самого.
Духовную ценность того, чтобы героически предстать перед лицом смерти, Уильям Джеймс затрагивает в «Многообразии религиозного опыта» — книге, которая, как Витгенштейн говорил Расселу в 1912 году, улучшит его в том смысле, в котором он очень хотел стать лучше. Джеймс пишет:
Какими бы слабостями человек ни был наделен, но если он готов подвергнуться риску смерти и бесстрашно встретить ее, в наших глазах этот героизм поднимает его на большую высоту
[268].
В дневниках, которые Витгенштейн вел во время войны (личные заметки написаны очень простым шифром) есть намеки, что он искал именно этого освящения. «Теперь, когда я смотрю смерти в лицо, — писал он, когда возникла первая вероятность встретиться с врагом, — мне представляется случай быть порядочным человеком»
[269]. На огневой рубеж он попал впервые через два года после начала войны и сразу подумал о духовной ценности, которую это может принести. «Возможно, — писал он, — близость смерти откроет мне свет жизни. Господи, вразуми меня»
[270]. Чего Витгенштейн хотел от войны, так это преобразования всей своей личности, «многообразия религиозного опыта», которое изменит его жизнь безвозвратно. В этом смысле война пришла для него в правильное время, в тот момент, когда желание «стать другим человеком» превосходило желание решить фундаментальные проблемы логики.
Он поступил на службу 7 августа, на следующий день после того, как Австрия объявила войну России и его определили в артиллерийский полк в Кракове на Восточном фронте. Витгенштейна сразу же поразила любезность военных властей в Вене. «Люди, у которых ежедневно справлялись тысячи, давали дружественные и обстоятельные ответы»
[271], — отметил он. Это был хороший знак, который напомнил ему об английской манере вести дела. Он прибыл в Краков 9 августа, волнуясь от ожидания: «Смогу ли я теперь работать??! Желал бы я узнать, что меня ждет!»
[272]
Полк Витгенштейна входил в состав Первой Австрийской армии, так что он попал в одну из самых абсурдных, безграмотных кампаний первых месяцев войны. И русское, и австрийское командование реализовывали стратегию, основанную на заблуждениях: русские думали, что австрийские войска будут сконцентрированы у Лемберга (ныне Львов); австрийцы ожидали найти русские войска дальше на севере, около Люблина. Так что пока австрийская армия легко продвигалась в русскую Польшу, русские достигли Лемберга, самого крупного города австрийской Галиции. И те и другие удивились, как мало сопротивления они встретили. К тому времени как австрийский генерал Конрад понял, что случилось, Лемберг пал, и русские грозили отрезать Первую армию от линий поставок на юге. Поэтому командующий поспешил отдать приказ к отступлению. Смелое наступление на российскую территорию закончилось позорным выводом войск на 140 миль внутрь Австро-Венгрии. Если бы австрийская армия не отступила, ее уничтожили бы численно превосходящие русские войска. 350 000 человек из 900 000 под командованием Конрада погибли в запутанной и бесплодной Галицийской кампании.
Витгенштейн провел большую часть этой кампании на реке Висле, на борту судна «Гоплана», захваченного у русских при первоначальном наступлении. Если он и видел какие-то активные боевые действия в первые несколько месяцев, записей об этом в его дневнике не сохранилось. Мы читаем о великих битвах, слышимых, но не видимых, и о слухах, что «русские наступают нам на пятки». Возможно, характерный пессимизм Витгенштейна (оправданный в этом случае) выражался в том, что он охотно верил в то, что русские взяли Лемберг, но не доверял слухам, что немцы взяли Париж. Из обеих историй он вывел одно и то же заключение: «Теперь я знаю, что мы пропали!» Слухи о Париже заставили его 25 октября мрачно размышлять о ситуации в Центральных державах:
