Чтобы выпустить книгу, издателям требовалась рекомендация для использования ее в образовательном процессе. Поэтому они представили книгу для одобрения в провинциальное управление образования Нижней Австрии. Рекомендацию написал районный школьный инспектор Эдуард Буксбаум 15 мая. В ней он соглашается с Витгенштейном относительно необходимости такого словаря и, более того, преподносит эту необходимость как «самый актуальный вопрос в настоящее время». Он согласен, что следует включать слова, которые входят в «обыденный ежедневный лексикон». Однако он находит недостатки в отборе, критикуя Витгенштейна за отсутствие таких частотных слов, как Bibliothek (библиотека), Brücke (мост), Buche (бук) и т. д., и возражает против предисловия. Диктовать словарь ученикам, отмечает Буксбаум, это странный путь проверить их правописание. Было бы лучше, полагает он, диктовать правильное написание слов только после того, как дети используют эти слова сами. Еще он цепляется к тому, как сам Витгенштейн пишет по-немецки: «Ни в коем случае в немецкий язык не должно войти написание „eine mehr-monatliche Arbeit“ вместо „eine Arbeit von viele Monaten“ [„работа нескольких месяцев“], даже в предисловии».
Буксбаум заключает:
Можно с уверенностью сказать, что словарь станет полезным образовательным инструментом для старших классов начальных школ и для гражданских школ после того, как упомянутые недостатки будут исправлены. Нижеподписавшийся считает, что ни одно управление образования не может рекомендовать данный словарь в том виде, какой он сейчас имеет
[599].
После того как предисловие убрали, а слова, на которых настаивал Буксбаум, включили, книга получила необходимое официальное одобрение. В ноябре Витгенштейн подписал с издателем контракт, по условиям которого он получал 10 % от оптовой цены за каждый проданный экземпляр и десять бесплатных экземпляров. Книга вышла в 1926 году и пользовалась ограниченным успехом. (Ее не переиздавали до 1977 года, но к тому времени интерес к ней заключался уже в изучении наследия Витгенштейна.)
Как мы видим, приехав в Оттерталь, Витгенштейн убедился, что больше не сможет переносить давление, пытаясь обучать детей во враждебной среде. В феврале 1925 года он написал Энгельману:
Мне очень досаждают человеческие или, скорее, нечеловеческие существа, с которыми я живу — короче говоря, все как всегда!
[600]
Как и прежде, от Витгенштейна пришли в восторг несколько мальчишек, которые и стали его фаворитами. Они оставались после школы на дополнительные уроки, и он звал их по именам. Витгенштейн ездил с ними в Вену и ходил на прогулку по окрестностям деревни, а их уровень знаний выходил далеко за пределы ожидаемого от простой деревенской начальной школы, в которую они ходили. И, как и прежде, их интерес к учебе и привязанность к ним Витгенштейна натыкались на неприязнь родителей, которые не желали слушать, что их детям следует продолжить обучение в гимназии. И снова девочки оказывали сопротивление методам Витгенштейна и негодовали на то, что он тянул их за косы и раздавал затрещины, потому что они не могли или не хотели соответствовать нереалистично высоким ожиданиям, особенно в математике.
В общем, действительно все было как всегда.
Энгельману жизнь в послевоенной Европе тоже пришлась не по душе. Как и Витгенштейн, он чувствовал, что принадлежит прежней эпохе, но, в отличие от Витгенштейна, считал эту эпоху по сути еврейской. В своих мемуарах он говорит об «австрийско-еврейском духе» и «венско-еврейской культуре», которую они оба унаследовали. Витгенштейн, как мы увидим, думал иначе. Но для каждого, пусть и по-разному, осознание их еврейства усилилось, поскольку эпидемия европейского антисемитизма активно распространялась. Энгельман в итоге стал сионистом и смотрел на создание Израиля как на обретение новой родины, которая заменит ту, что разрушила Первая мировая война. Витгенштейна никогда не привлекал сионизм (его религиозные ассоциации с Палестиной всегда относились скорее к Новому Завету, чем к Ветхому), но он приветствовал желание Энгельмана посетить Святую Землю. «Новость, что вы хотите поехать в Палестину, — писал он, — ободряет и обнадеживает»
[601]:
Наверное, это правильно и может оказать духовный эффект. Возможно, я бы хотел присоединиться к вам. Возьмете меня с собой?
[602]
Отправив письмо Энгельману, Витгенштейн тут же совершенно неожиданно получил письмо от Экклза, своего манчестерского друга, о котором он ничего не слышал с войны (в отличие от Пинсента, Рассела и Кейнса, Экклз не мог позволить себе вести дружескую переписку с солдатом вражеской армии). Письмо Экклза должно было послужить стимулом, которого не хватало Витгенштейну, чтобы поехать в Англию. 10 марта он ответил с неприкрытой радостью от того, что они снова на связи:
Дорогой Экклз,
Я невероятно счастлив получить от вас весточку, ведь я почему-то думал, что вас либо убили на войне, либо, если вы живы, вы так ненавидите немцев и австрийцев, что не будете больше со мной общаться.
…мне бы хотелось увидеться с вами как можно скорее, но Бог знает, когда и где мы встретимся. Наверно, мы могли бы встретиться во время летних каникул, но у меня нет времени и совсем нет денег приехать в Англию, поскольку я раздал все мои деньги около шести лет назад. Прошлым летом я должен был приехать в Англию, в Кембридж, к своему другу Кейнсу (возможно, вы о нем слышали). Он оплатил бы мои расходы, но я решил в конце концов не приезжать, потому что я так боялся, что долгое время и великие события (внешние и внутренние), которые лежат между нами, приведут к непониманию. Однако теперь — или по крайней мере сегодня — мне кажется, что мои старые друзья могли бы понять меня, и если я получу любую возможность, я мог бы — если позволит погода — приехать и встретиться с вами в Манчестере
[603].
В следующем письме, от 7 мая, он принимает приглашение Экклза остановиться в его доме в Манчестере, заострив внимание на том, почему он не смог остановиться у Кейнса прошлым летом (тот факт, что Кейнс, собственно, его и не приглашал, Витгенштейн, кажется, опустил как незначительный):
Может быть, Англия с 1913 года не изменилась, но я стал другим. Однако нет смысла писать об этом, так как я не могу объяснить вам точную природу перемены (хотя я прекрасно понимаю ее). Вы сами ее увидите, когда я приеду. Я бы хотел приехать в конце августа
[604].
