Защита была назначена на 18 июня 1929 года и походила на фарс. Когда Рассел вошел в экзаменационную комнату с Муром, он улыбнулся и сказал: «Ничего абсурднее в жизни своей не видел»
[680]. Экзамен начался с разговора между старыми друзьями. Потом Рассел, смакуя абсурдность ситуации, сказал Муру
[681]: «Давай, ты должен задать ему пару вопросов, ты же профессор». Последовала короткая дискуссия, где Рассел выразил мнение, что Витгенштейн непоследователен, утверждая, что выразил неоспоримые истины посредством бессмысленных предложений. Конечно, он не смог убедить Витгенштейна, который, заканчивая слушания, утешительно похлопал каждого экзаменатора по плечу: «Не переживайте, я знаю, вы никогда этого не поймете».
В отчете об экзамене Мур постановил: «По моему личному мнению, диссертация мистера Витгенштейна — это работа гения; как бы то ни было, она определенно соответствует требованиям, предъявляемым к диссертации на соискание степени доктора философии Кембриджского университета».
На следующий день Витгенштейн получил грант в 100 фунтов стерлингов от Тринити-колледжа: 50 фунтов на лето и 50 — на следующий осенний триместр.
Витгенштейн провел начало летних каникул в Кембридже, он жил, снимая жилье у Мориса Добба и его жены в Фростлейк-коттедже на Мальтинг-Хаус-Лейн. Именно к этому времени относится его краткая и непростая дружба с известным литературным критиком Ф.Р. Ливисом. Они познакомились на одном из вечеров у Джонсона и стали иногда совершать вместе долгие прогулки. Витгенштейну нравился сам Ливис больше, чем его работа; можно даже сказать, что Ливис нравился ему вопреки его работе. Однажды он приветствовал его словами: «Бросайте литературную критику!»
[682] — совет, в котором Ливис, с поразительным просчетом, увидел только плохое влияние Блумсбери. Он предположил, что Витгенштейн принял «Кейнса, его друзей и их протеже за культурную элиту, которой они себя возомнили».
Витгенштейн, вспоминает Ливис, работал отчаянно много в то время и постоянно не высыпался. Однажды, когда они прогуливались за полночь, Витгенштейн был так измотан, что на обратном пути на Мальтинг-Хаус-Лейн он едва мог идти, опираясь на руку Ливиса. Когда они наконец дошли до дома, Ливис попросил его немедленно лечь в постель. «Вы не понимаете, — ответил Витгенштейн. — Когда я занят работой, я всегда боюсь, что умру до того, как ее закончу. Поэтому я делаю чистовой вариант дневной работы и отдаю его Фрэнку Рамсею на хранение. А сегодня еще не сделал»
[683].
Тогда он писал статью под названием «Несколько заметок о логической форме». Статья знаменательна тем, что это единственная философская работа, которую он опубликовал после «Трактата». Она была напечатана в материалах конференции Ежегодной объединенной сессии Аристотелевского общества и Mind Association, самой важной британской конференции профессиональных философов, которая в 1929 году проводилась в Ноттингеме с 12 по 15 июля. В то время его мысль развивалась столь стремительно, что почти сразу после того, как он послал статью в печать, она стала казаться ему бесполезной, и на заседании, составлявшем часть слушаний, прочитал нечто совсем другое — доклад о концепции бесконечности в математике, который, следовательно, утерян для потомков.
«Несколько заметок о логической форме» тем не менее, интересны как запись переходной фазы в развитии философии Витгенштейна — когда логическое здание «Трактата» уже начало осыпаться, но еще не разрушилось до основания. Статью можно рассматривать как попытку ответить на критику Фрэнка Рамсея по поводу исключения цвета в «Трактате». Возражения Рамсея сначала появились в его рецензии на «Трактат»; несомненно, они развивались дальше в их разговорах в первые два семестра 1929 года.
В «Трактате» (6.3751) Витгенштейн настаивает: «Как существует лишь логическая необходимость, так существует и лишь логическая невозможность», и продолжает, применяя это в следующем предложении к невозможности чему-то быть одновременно красным и синим:
Например, невозможно одновременное присутствие двух цветов в одном и том же пункте визуального поля, притом логически невозможно, ибо это исключено логической структурой цвета
[684].
Проблема здесь в том, что если это так, то утверждение «это красное» не может быть атомарным предложением. В «Трактате» утверждается, что атомарные предложения логически не зависят друг от друга, а утверждение «это красное» совершенно очевидно зависит от утверждения «это синее»: истинность одного подразумевает ложность другого. Так, атрибуция цвета должна быть комплексной, поддающейся дальнейшему анализу. В «Трактате» Витгенштейн обратился к анализу цвета с точки зрения скорости частиц, чтобы преодолеть эту трудность. Утверждение, что нечто не может быть одновременно красным и синим, кажется аналогичным следующему: «частица не может в одно и то же время обладать двумя скоростями, то есть она не может быть в двух местах в одно и то же время». Но, как настаивал Рамсей, даже на этом уровне анализа снова появляется проблема:
…даже если предположить, что физик так анализирует то, что мы подразумеваем под «красным», мистер Витгенштейн лишь низводит эту сложность к сложности необходимых свойств пространства, времени и материи или эфира. Он явно заставляет их зависеть от невозможности частицы быть в двух местах в одно и то же время
[685].
Все еще трудно понять, говорит Рамсей, как это может больше касаться логики, чем физики.
Заметки Рамсея поставили перед Витгенштейном проблему: он должен или показать, как свойства пространства, времени и материи могут стать логической необходимостью, или представить альтернативное мнение об исключении цвета. В статье «Несколько заметок о логической форме» Витгенштейн выбрал последнее.
Теперь он отрицает, что атомарные предложения независимы; истинность одного должна в действительности означать ложность другого, и «это и красное, и синее», таким образом, «исключается». Но если это так, то есть некая фундаментальная ошибочность в анализе правил логической формы, который предлагается в «Трактате». Ведь по правилам «Трактата» такие конструкции исключаются, только если их можно анализировать как «р и не-р», что будет противоречить методу таблицы истинности. Статья поэтому оканчивается в проблематическом ключе:
Недостаток нашей системы записи, очевидно, в том, что не предусмотрено формирование подобных абсурдных конструкций, а совершенная запись должна исключить структуры такого типа в силу завершенных синтаксических правил… Но пока мы не проанализировали рассматриваемый феномен до конца, мы не сможем сформулировать эти правила. А эта работа, и все мы это знаем, еще не начата
[686].
