Перейдя от эпистемологии и этики к психологии, Вейнингер далее анализирует женщин в терминах двух платоновских образов: мать и проститутка. В каждой женщине есть и та и другая, но одна преобладает. Между ними нет моральной разницы: любовь матери к своему ребенку так же легкомысленна и неразборчива, как страсть проститутки к каждому мужчине, которого она видит. (Вейнингер никак не затрагивает объяснение проституции как следствия социальных и экономических условий. Женщины — проститутки, говорит он, из-за «способности и влечения к проституции», «органически присущих женщине»
[24].) Главное различие двух типов в том, какую форму принимает их одержимость половым актом: в то время как мать одержима целью полового акта, проститутка одержима самим половым актом.
Все женщины, будь то матери или проститутки, обладают единой чертой, «чисто женской и только женской»
[25], — и это стремление к сводничеству. Все женщины стремятся к союзу мужчины и женщины. Что и говорить, женщина всегда в первую и главную очередь интересуется собственной половой жизнью, но в действительности это лишь частный случай ее «единственного жизненного интереса, направленного у женщины на половой акт» — «желания, чтобы акт этот выполнялся возможно чаще, все равно кем, все равно где, все равно когда».
Вдобавок к психологическому исследованию женщины Вейнингер пишет главу о еврействе. И снова, еврей — это платоновская идея, психическая конституция, которая является возможностью (или опасностью) для всех людей, а «в историческом еврействе нашла лишь самое грандиозное свое осуществление»
[26]. Еврейство «пропитано женственностью» — «еврею вообще присуща большая доля женственности, чем арийцу». Подобно женщине, еврей наделен сильным инстинктом спаривания. У него слабое чувство индивидуальности и относительно сильный инстинкт сохранить расу. Еврей не имеет понятия о добре и зле, у него нет души. Он не философ и глубоко нерелигиозен (еврейская религия — это лишь «историческая традиция»). Еврейство и христианство — противоположности: последнее есть «высший героизм», а первое — это «крайняя трусость». Христос был величайшим из всех мужчин, потому что он «преодолевает в себе сильнейшее отрицание — еврейство, и тем самым создает сильнейшее утверждение — христианство как самую крайнюю противоположность еврейства»
[27].
Вейнингер сам был евреем и гомосексуалом (и поэтому, возможно, психологически женщиной), и мысль о том, что его самоубийство было в каком-то смысле «решением», легко можно принять с самой вульгарной антисемитской или женоненавистнической точки зрения. Сообщают, что Гитлер, например, однажды заметил: «Дитрих Эккарт сказал мне, что он знал в своей жизни только одного хорошего еврея: Отто Вейнингера, который убил себя в тот день, когда понял, что еврейство разлагает человечество». Страх перед эмансипацией женщин, и особенно евреев, крайне беспокоивший Вену на рубеже веков, без сомнений, отчасти стал причиной широкой популярности книги. Впоследствии она предоставила подходящий материал для нацистской пропаганды.
Почему Витгенштейн так восхищался этой книгой? Что он из нее узнал? И правда, учитывая, что претензия на научный биологический анализ в книге — откровенная подделка, эпистемология — очевидный нонсенс, психология примитивна, а этические предписания одиозны, что он мог из нее узнать?
Чтобы это понять, давайте отвлечемся от совершенно негативной характеристики психологии женщины Вейнингера, и вместо этого взглянем на его психологию мужчины. Только там мы найдем в книге что-то помимо фанатизма и презрения к себе, что-то, что резонирует с темами, которые, как мы знаем, захватывали мысли Витгенштейна в юности (в сущности, и в течение всей его жизни), и что хотя бы намекает на то, чем он мог восхищаться.
В отличие от женщины у мужчины, по Вейнингеру, есть выбор: он может и должен выбрать между мужским и женским, между сознательным и бессознательным, волей и желанием, любовью и сексуальностью. Этический долг каждого мужчины — выбрать первое в каждой из этих пар, и в какой степени он на это способен, в той степени он приближается к высшему типу мужчины: гению.
Сознание гения дальше всего отстоит от стадии гениды; оно «отличается наиболее резко выраженной ясностью и яркостью»
[28]. У гения хорошо развита память, он способен великолепно формулировать ясные суждения и таким образом точно различать истинное и ложное, правильное и неправильное. В основе своей логика и этика — «одно и то же: долг по отношению к самому себе»
[29]. В отношении себя выдающийся человек поступает «самым нравственным образом»
[30].
Мужчина рождается не с душой, а с потенциалом для нее. Чтобы реализовать этот потенциал, он должен найти настоящего высшего себя, выйти из границ собственного (ненастоящего) эмпирического «я». Один из путей к этому самопознанию — любовь, через которую «многие мужчины впервые приходят к пониманию собственной сути и открывают, что у них есть душа»
[31].
Во всякой любви мужчина любит только самого себя. Не свою субъективность, не то, что он действительно представляет собой, со всеми слабыми и пошлыми сторонами своей натуры, но то, чем он хотел бы быть, чем он должен был бы быть — свою настоящую, глубокую, умопостигаемую сущность, освобожденную от хлама необходимости, от груд земного праха
[32].
Естественно, Вейнингер говорит о платонической любви. Конечно, для него существует только платоническая любовь, «ибо все, что кроме нее называют любовью, просто свинство»
[33]. Любовь и сексуальное желание — это не одно и то же, они противостоят друг другу. Вот почему идея любви после свадьбы — это притворство. Подобно тому как сексуальная привлекательность возрастает при физической близости, так любовь сильнее всего в отсутствие любимого. Действительно, любовь нуждается в разделении, определенной дистанции, чтобы сохраниться: «и то, что не может быть достигнуто никакими путешествиями в далекие страны — смерть истинной любви, забвение, которого не может дать никакое время, — достигается каким-нибудь случайным, непреднамеренным телесным прикосновением к возлюбленной: оно вызывает половую страсть и в один миг убивает любовь».
Любовь женщины хотя и может пробудить в мужчине некоторый намек на его высшую натуру, в конце концов обречена на несчастье (если откроется истина о том, насколько женщина недостойна) или на безнравственность (если поддерживать ложь о ее совершенстве). Единственная стоящая любовь обращена «к абсолютному, любовь к Богу».
