Едва я начал всерьез обдумывать эту фантазию, она сказала нечто совсем ужасное:
– Бриджер, мы не должны встречаться, пока я не разберусь с этим.
– Что-о? Исключено.
– Прости, Бридж, я тебя люблю, но мне нужно время.
Шкаф показался мне еще теснее.
– Это бессмыслица, Скарлетт. Я же не оттолкнул тебя, когда ты узнала все о моей дерьмовой жизни.
– Ты сильнее меня, – сказала она. – А сейчас до свиданья. – Последние слова она буквально пропищала.
– Скарлетт, подожди…
Она отсоединилась. А я швырнул телефон в темное нутро шкафа.
Скарлетт
Следующая неделя была ужасной. Я ходила с красными глазами, Кэти пытались выспросить у меня, что происходит. Но я не могла рассказать им, потому что пришлось бы врать о нашем разрыве, врать о том, почему я больше не могу встречаться с Бриджером. А я так устала от вранья.
Бриджер непрерывно звонил, но я не отвечала. Бриджер писал эсэмэски, но я не реагировала. Не надо так, писал он. Мы можем все решить.
А я представляла, как Аззан сидит за своим компьютером и отслеживает работу моего телефона. Наверное, еще и кофе попивает, шпионя за моей жизнью. Наверное, наша стычка только рассмешила его.
Думать об этом было нестерпимо.
Терпеть не могу драмы. Я не из тех девчонок, которым они по душе. И тоненький голос у меня в голове просто-таки надрывался: «Да расскажи ты ему! Расскажи все».
И я всерьез прикидывала: может, и вправду рассказать? Но если я сообщу Бриджеру, что Аззан угрожал ему и выспрашивал о Люлю, Бриджер захочет встать на мою сторону. Такой уж у него характер. А потом раскинет мозгами и придет к единственно разумному выводу: нельзя. Отчаявшийся парень, прячущий у себя восьмилетнюю девочку, не может тягаться со сворой богатых, наглых адвокатов, у которых нет моральных ориентиров, зато на кону куча денег.
Выложи я ему все это, я как бы предложу ему выбор между мной и Люси. А это ему не понравится. И я услышу, как он говорит, что ему очень жаль, но…
Все эти мысли стоили мне еще одной бессонной ночи. Кэти-Блондинка, которая всю прошлую ночь играла в «квотерс»
[9] в доме какого-то братства, теперь спала как убитая, а я слушала, как она похрапывает, и думала, как бы понадежнее отшить Бриджера.
На следующее утро, получив от него очередное сообщение, я уже знала, что ответить. «Бриджер, я встретила другого. У него свободны и ночи, и уик-энды».
Эту небольшую бомбу я бросила в десять утра. После этого звонки и эсэмэски прекратились.
Итак, я выиграла сражение. И проиграла войну.
Если мне казалось, что раньше мне было плохо, то теперь стало в десять раз хуже. Сердце болело, слезы текли сами собой, потому что надежда иссякла.
Я ошиблась, думая, что можно сменить собственную личность так же легко, как Кэти меняют балетки на шпильки. Теперь, зная, что это бесполезно, я не чувствовала себя ни сильной, ни обновленной. Я уже не ощущала себя Скарлетт. Нет, это была Шеннон, которая слонялась по кампусу, пытаясь сосредоточиться на занятиях. Одинокая Шеннон писала карточки, чтобы запомнить итальянские глаголы. Сидела в библиотеке, когда остальные шли обедать. И играла на гитаре, сидя на кровати, когда остальные строили планы на Рождество.
Лишь один раз за эти долгие одинокие дни Шеннон кому-то понадобилась. Я редко заглядывала в свой почтовый ящик в Уоррен-хаусе, никто ведь не пишет девушке, недавно сменившей имя, ей даже не шлют рекламных каталогов. Но в один из своих редких визитов на почту я достала из ящика длинный конверт с логотипом Харкнесс-колледжа. Обратный адрес гласил: кабинет декана по работе со студентами.
Разорвав конверт, я обнаружила внутри листок бумаги и еще один конверт. На листке было написано:
«Уважаемая мисс Скарлетт Кроули,
Просим принять наши извинения. Вложенное почтовое отправление в течение нескольких месяцев ставило нас в тупик, поскольку наши списки содержали неверную ссылку на ваше имя. Ошибка была исправлена, и мы уверены, что в случае получения вами других почтовых отправлений подобных задержек не последует.
С лучшими пожеланиями,
А. Дж. Робертс, начальник
почтовой службы колледжа».
Я осмотрела конверт, адресованный Шеннон Эллисон, поступившей в 2017-м. Обратный адрес – Массачусетский департамент по вопросам семьи и детей, и фамилия Эллисон, от руки нацарапанная под напечатанными буквами.
Дядя Брайан?
Я разодрала конверт большим пальцем и вытащила второе письмо, датированное 20 сентября. Больше двух месяцев назад. Оно было написано от руки на листке из блокнота, буквы имели сильный наклон вправо, будто стремились скорей добежать до края листка.
«Дорогая Шеннон!
Это может показаться странным со стороны едва знакомого родственника, но я очень беспокоюсь о тебе. Суд над Джей-Пи будет кошмаром. Уж я-то, к несчастью, кое-что знаю об уголовных судах. Они длятся долго и лишают человеческого облика, и я надеюсь, что тебя процедуры не очень затронут.
В прошлом году я пытался встретиться с тобой и предложить поддержку, но твои родители не позволили. Теперь ты покинула их дом. Думаю, мы можем восстановить связь. К сожалению, я не знаю твоего номера телефона, но от души надеюсь, что ты позвонишь мне. Пожалуйста, сообщи, не нужна ли моя помощь. Если почувствуешь, что с тебя довольно, или просто захочешь поговорить, звони или пиши без колебаний. В любой момент.
Дядя Брайан».
Он оставил мне адрес электронной почты и номера телефонов, рабочего и мобильного. Я не собиралась звонить ему со своего предательского аппарата, не хотела даже вбивать его контакты. Но письмо сунула в записную книжку. Было приятно осознавать, что оно у меня есть.
Глава 15. Рыжее пятно
Бриджер
– Посмотри-ка! – сказала Люси, подпрыгивая впереди меня.
Я поднял глаза от тротуара, чтобы посмотреть, куда она показывает. Посреди лужайки в замусоренном дворе какого-то бедняги стоял огромный надувной Санта-Клаус. А при нем – заводные олени, механически двигающие головами.
Ничего вульгарнее я в жизни не видел.
Еще недавно Люси, как и другие дети, ждала Рождества с горящими глазами. Она была достаточно взрослой, чтобы понимать, что Санта – это миф, но достаточно маленькой, чтобы восхищаться чьими-то безвкусными украшениями на лужайке.
– Забавно, – небрежно сказал я.
– Правда ведь? – Мы остановились у дорожки, которая вела к школе. Мимо нас потоком неслись дети, звонок должен был вот-вот прозвенеть.
