Удивило меня то, что обе молча уставились на меня.
– Что случилось? – спросила я, сбрасывая куртку.
– Утром в маникюрном салоне мы видели новости, – сообщила Кэти-Блондинка.
Ах, черт.
– Новости? – переспросила я. Как будто изображать дурочку имело смысл.
– Там была твоя фотография, – продолжала она. – Шеннон.
Тяжело вздохнув, я села на коврик напротив Кэти-Блондинки.
– Ну да. Ладно. Я сменила имя.
– Ты нам врала, – сказала Кэти-Блондинка. – Почему?
– Потому что мой отец… – На этом слове я споткнулась. Я еще не до конца свыклась с мыслью, что он мне не отец. – Я – не он. А многие этого не понимают.
Они молча таращили глаза.
– Он, э-э… утром признал себя виновным.
Еще одно изменение в миропорядке, с которым нужно свыкнуться. И можно не изводить себя вопросами, что такого случилось. Раз он публично признал, что виноват, я могу не ломать голову каждый день, пытаясь понять, правда ли это.
– Ты не из Майами-Бич, – сказала Кэти-Конский-Хвост. – Я так и думала, ты недостаточно загорелая!
Я покачала головой.
– И ты не была на домашнем обучении! – взвизгнула Кэти-Блондинка.
Я еще раз покачала головой:
– Ну, это почти правда. В школе я была отверженной. И не хотела, чтобы это продолжалось в колледже. Извините, что я вам не сказала. Просто не знала, как по-другому от всего этого избавиться.
Кэти-Конский-Хвост захлопнула книжку и встала.
– Это отстойно. Нельзя жить вместе с людьми и все время им врать.
Она скрылась в своей спальне. Когда дверь за ней захлопнулась, эхо отдалось у меня в груди. Ну вот, опять началось. С несчастным видом я смотрела на Кэти-Блондинку, ожидая, что она сделает то же самое.
Но вторая Кэти только склонила голову набок, испытующе глядя на меня.
– Представляю, как тебе было паршиво. Раз ты даже имя сменила.
– Не так легко быть боксерской грушей для всего города. Но один мальчик покончил с собой. Ему было еще хуже.
– Ты его знала?
Я покачала головой.
– Дичь какая.
– Ага.
Она на мгновение прикусила губу и встала.
– Я бы на твоем месте тоже сменила имя, – сказала она. Потом накинула пальто. – Я в спортзал.
– Давай, – сказала я, гадая, что теперь будет.
Она взялась за ручку двери, но остановилась.
– А ты останешься Скарлетт? Теперь, когда все кончилось?
Я открыла рот, чтобы сказать, что это никогда не кончится. Но это прозвучало бы как нытье. А я в первый раз за год почувствовала, что моя жизнь повернулась в нормальное русло.
– Да, – в конце концов сказала я. – Останусь Скарлетт.
– Мне нравится это имя, – заявила Кэти, открывая дверь. – Тебе подходит.
– Спасибо! – крикнула я ей вслед.
Бриджер
– Бридж!
– Бридж!
В половине третьего Люси скатилась с крыльца своей начальной школы прямо мне в объятия.
Что с того, что она уже большая девочка и должна поддерживать свою репутацию. Она просто повисла у меня на шее. Я нес ее всю дорогу, а она изображала паукообразную обезьяну.
– Ну ты чего, – сказал я. – Я же тебе говорил, что приду.
Утром перед уроками я позвонил ей и сообщил, что буду ждать на нашем обычном месте, у велосипедной стоянки.
Она открыла рот, и мое сердце оборвалось.
– Но ведь все плохо.
– Так бывает, – согласился я. – Мы попали в беду, верно?
– Ага.
– А теперь все пойдет на лад, – пообещал я. – У нас столько друзей, и они нам помогают.
– А мамы нет, – просто сказала она.
Блин. В глазах у меня защипало.
– Мамы нет, – повторил я. – И нам от этого некоторое время будет грустно. Мы ведь еще не попрощались с ней.
– В смысле, типа, похороны?
– Да. Типа того. Сделаем это на следующей неделе.
Хартли и Тереза уговаривали меня организовать в выходные поминальную службу, а декан предложил провести ее в одной из университетских часовен. Но я наотрез отказался. «Слишком мрачно», – объяснил я им. Люси уже перенесла постепенное отдаление, а потом исчезновение матери из ее жизни. А находиться в одном помещении с останками будет для нее слишком. Поэтому я предпочел кремацию. А когда Люси подрастет, пусть развеет прах.
Я тщательно разъяснил это Хартли и его матери, при этом глаза Терезы увлажнились.
– И откуда ты все это умеешь, – сказала она. – Я даже родителей не знаю, которые могли бы решать проблемы так, как ты это делаешь.
От похвалы я почувствовал себя никчемным.
– Как-то само получается, – пробормотал я.
Она сжала мое плечо.
– А так оно и бывает, дорогой. Так мы все и поступаем.
Я надеялся, что она права, иначе я сойду с ума.
Поставив Люси на тротуар, я взял ее за руку и повел по асфальтовой дорожке. Быть ее официальным опекуном, ее родителем – именно этого я и хотел больше всего. Я ни капли не жалел об этом. Но я не знал, что делать с ее горем.
Через пару часов я уже обнимал Эми на прощание, а Люси переминалась с ноги на ногу – ей хотелось поскорее уйти.
– Звони в любое время, – сказала мне Эми. – Если понадобится посидеть с Люси или просто захочется поговорить.
Едва ли я воспользуюсь ее предложением, но услышать его было приятно.
– Спасибо.
– У тебя столько друзей, которые тебя поддерживают, – сказала Эми. – Но еще один никогда не помешает.
– Вы просто чудо, – сказал я.
Рич протянул мне руку.
– Что бы там ни было, ты надеешься, что больше никогда нас не увидишь, верно?
– Берегитесь, – усмехнулся я.
– Ты тоже берегись, – сказала Эми. – И все вы.
Люси выбежала из дома с зимним пальто под мышкой.
– Сейчас же надень! – крикнул я ей вслед.
– На этом и попрощаемся, – хмыкнул Рич.
Когда я сел в машину, Люси уже пристегнулась.
– А правда в колледже не будут против того, что я живу в твоей комнате? – спросила она, грызя ноготь.
– Теперь они знают о тебе, – объяснил я. – И это всего на несколько дней. Скоро у нас будет своя квартира.
– А какая она? Расскажи мне еще раз.
Похоже, она нервничает, с чего бы? Я надеялся, что сегодня она успокоится. Но события последней недели были слишком большим потрясением для такой маленькой девочки, как Люси. Нужно было привести ее в чувство.
