Карен начала выздоравливать, и доктор прописал ей смену климата. Вместе с Брором они поехали на месяц в резервацию масаи на сафари. Ради простоты передвижения с собой взяли трех мулов, повозку и девятерых слуг. Сафари оставило незабываемые впечатления. Карен никогда раньше не ночевала в палатке, не сидела в шалаше из колючек, не обращалась с оружием и тем более не стреляла дичь. Брор научил Карен стрелять, они готовили на ужин подстреленную днем антилопу, Карен вошла в настоящий охотничий раж. Они завалили шесть крупных львов, четырех леопардов, гепарда и несчетное множество антилоп канна, импал, гну, дикдиков, зебр, кабанов, шакалов и марабу. Они позируют с добычей на многочисленных фотографиях. Для Карен высшим достижением стало впервые встретиться со львом и наблюдать, как жизнь гаснет в глазах этого величественного животного.
Они вернулись с сафари, и тут началась Первая мировая война. Брор поехал на велосипеде в Найроби, чтобы записаться в армию, а Карен отправилась в безопасное место в Кижабе, откуда периодически проводила караваны с припасами сквозь территорию масаи. Потом она вернулась в Нгонг, чтобы управлять поместьем.
В конце года Карен все так же чувствовала себя неважно. Выяснилось, что это не малярия. Она заразилась от Брора сифилисом.
* * *
28.5.1915, Париж. Моя дорогая, славная мамулечка, ты совсем не должна беспокоиться. Все хорошо… Сейчас я в Париже, направляюсь в Лондон к врачу, специализирующемуся на тропических болезнях. Я уже давно чувствую себя неважно, доктор в Найроби посоветовал сменить климат и съездить домой… Возможно, в Лондоне мне сделают уколы, от которых я окончательно поправлюсь…
Карен соврала матери. Сифилис ей диагностировали в начале года, причем в Найроби врач сказал, что это такая агрессивная форма – прямо как у моряка. Известно, что Брор таскался в Найроби по женщинам, и Карен, узнав об этом, чуть было не свела счеты с жизнью, от безысходности приняв изрядную долю снотворного. «Существуют две вещи, которые можно сотворить в такой ситуации, – говорила она позже. – Либо застрелить его, либо смириться с ситуацией». В результате она смирилась.
Так что весной 1915 года Карен поехала в Париж на лечение. Врачи прописали ей длительный и мучительный курс лечения мышьяком и ртутью без гарантии полного выздоровления. По причине войны она не могла оставаться в Париже одна, поэтому поехала в Данию, где провела три месяца в больнице, в общем (из соображений конфиденциальности) отделении. Позже она напишет: «Теперь я выдержала и это и стала еще ближе к истинным переживаниям».
Я делаю добавления в перечень образцовых примеров смелости Карен:
9) Заболеть малярией и сифилисом в Африке сто лет назад.
10) Выехать в одиночку на лечение в раздираемую войной Европу.
11) Пролечиться мышьяком и ртутью, перенести меркуризацию.
12) Принять ситуацию такой, какова она есть.
13) Вернуться обратно.
* * *
24.3.1917. Дорогая матушка, это первое письмо, которое я пишу тебе из нашего нового дома. Мы переехали, и я безгранично счастлива, хотя вокруг нас пока что временный хаос. Работники не выполнили ничего из того, что им было наказано сделать два месяца назад… Но все равно – как же здорово здесь находиться.
27.3.1918. Дорогая Эа… Стоит сухой сезон, мы просто изнываем от жары. Она превосходит все возможное, на родине, дома представить такого просто невозможно. Продлись она еще немного – земля погибнет… Мы испытываем недостаток всего: масла, молока, сливок, овощей и яиц… Растения засыхают, саванна пылает – она выжжена дотла. Едешь в Найроби и кажется, что он поглощен гигантским пожаром, ибо над городом висит днем и ночью толстое облако пепла, и когда ветер дует со стороны сомалийских деревень и базаров, начинает казаться, что в воздухе пляшут бациллы холеры и чумы. В Найроби погибают дети белых, а этот огненный, иссушающий ветер раздражает всех…
В январе 1917 года после полуторагодового отсутствия Карен возвращается из Европы в Африку. К этому моменту ее кофейная плантация должна была принести первый урожай, но необычайно продолжительные для этого времени года ливни и последовавшая за ними затяжная засуха просто погубили его. Предприятие, получившее название The Karen Coffee Company и финансируемое ее дядей Ааре Вестенхольцем, несло убытки. Карен и Брор испытывали денежные затруднения. Карен даже пришлось писать в Данию родственникам с просьбой повысить ей зарплату, так как все дорого, деньги уходят на жизнь, «еще постоянно приходится принимать гостей». Следующий год оказался неурожайным: засуха продолжалась, африканцы голодали. За голодом пришли чума, испанка и оспа, затем опять засуха, но уже влажная и холодная. На плантации испытывали дефицит во всем, она не приносила ни пенни. Ситуация не была сколько-нибудь исключительной. Карен еще не могла знать, но это было только началом ее немыслимых экономических трудностей, потоков писем с просьбами о выделении денег – их она писала в Данию на протяжении всех лет своего нахождения в Африке вплоть до 1931 года. В конце ее ждало разорение: кофейная плантация так никогда и не стала доходным делом, потому что ее разбили в чересчур холодной и сухой местности.
Карен и Брор перебрались в новый просторный дом, назвав его «Мбогани», где Карен наконец-то создала свой «оазис культуры», о котором мечтала еще в Дании. Конечно, он был далек от идеала, но внешне все было соблюдено: диваны в цветах, трюмо в густавианском стиле, абажуры с кружевной каймой и хрустальные графины – все как в Дании XVIII века. В период дождей Найроби оказывался отрезанным от мира. Пропитание приходилось добывать охотой, веселье было импровизированным. И – вечный дефицит хороших книг и достойного общения.
В 1917 году Карен научилась водить автомобиль и впоследствии советовала всем женщинам приобрести этот навык. Она страдала без книг, музыки и искусства и опасалась деградировать, ощущая их отсутствие. Карен мечтала писать картины и учиться искусству. Впрочем, иногда она пыталась запечатлеть сухие цвета возвышенностей, яркий свет и лица африканцев (она жаловалась, что позировать местные совершенно не способны. Однажды ей пришлось угрожать пистолетом одному юному представителю племени кикуйю, чтобы он усидел на месте). Брор часто и подолгу отлучался. Карен просиживала в одиночестве и депрессии, тоскуя по дому. Она могла неделю не выходить из спальни, но бодро рапортовала матери, что просто получила небольшой солнечный удар. А еще писала ей, что не оставляет мысли завести ребенка и что это, возможно, еще случится. Как-то сосед по фамилии Шёгрен одолжил ей карабин – Карен горела желанием пострелять, однако за неимением лучшего пришлось довольствоваться голубями во дворе (накануне вечером настреляла двадцать одну штуку). В другой раз Брор застрелил пятиметрового питона, Карен затеяла отправить его кожу в Париж и заказать себе обувь. Она общалась с сомалийцами и писала домой, что все ее лучшие друзья – магометане, что ее слуга и правая рука Фарах «настоящий ангел во плоти», настолько он умен и тактичен. (Собственно, Карен начиталась такого количества книг о магометанстве, что Брор отказался слышать что-либо об этой религии между двенадцатью и четырьмя пополудни.) С остальными переселенцами отношения у Карен не ладились, она терпеть не могла их щеконадувательства и высокомерного отношения к африканцам. При этом она ощущала духовную связь со своими «черными братьями», которые с каждым годом становились для нее все значимее. Карен начала планировать школу для детей работников плантации.
