Финляндия. Почему купленная в Риме шляпа, выглядевшая в Италии очень даже стильно, в туалете аэропорта Хельсинки-Вантаа выглядит, будто я Энди МакКой?
[45]
VIII
Рим – Болонья – Флоренция. Revisited
[46]Два года спустя я возвращаюсь в Италию, в города моих ночных женщин. Здесь как будто что-то изменилось – словно женщины наконец начали медленное шествие из закрытых залов и забытых хранилищ к дневному свету.
Мне удается найти себе жилье в Риме в квартале художников XVII века, рядом с той улицей, на которой изнасиловали Артемизию. Оштукатуренные стены комнаты выкрашены в белый цвет, потолки высокие. Лежа на кровати, видишь темные балки старого зернохранилища. Все очень красиво. Из окна второго этажа открывается вид на узкую улочку, а за теми домами – Виа-делла-Кроче, где в 1611 году проживала Артемизия. Распахни окно, и внутрь ворвется уличный шум, вечером – оперное пение и голоса компашек, ищущих заведение, утром – стрекот мопедов, рычание мусоровозов, подметательных машин, гул церковных колоколов. Я почти слышу крики Артемизии о помощи из спальни на втором этаже с Виа-делла-Кроче.
Четыреста лет назад на этих улицах процветало насилие, и возможность умереть была более чем реальной – но и сегодня все далеко не безопасно. Римские testa di cazzo, эдакие вульгарные сплевывающие сквозь зубы мужланы, стянули у меня в метро двухдневный бюджет. Но здесь, в спальне Артемизии, все просто чудно. На окне висят занавески, легкие, как дыхание. С улицы доносятся звуки. Горничная приносит мне в номер завтрак.
Обхожу адреса Артемизии в ближайших кварталах. Гуляю по запутанным коридорам и комнатушкам с балками на верхнем этаже белого дома на углу улицы Бабуинов, и вот мне уже кажется, что я попала в дом детства Артемизии. А может, это и вправду так. На Виа-Маргутта увитые плющом палаццо похоронили все старое, а Виа-дель-Корсо, где во времена Артемизии был квартал художников, заполонили туристы и тысячи римлян. Они приезжают по воскресеньям потолкаться на закрытой для автотранспорта торговой улице, завернуть в магазины дешевой одежды, кроссовок и мобильников, аналоги которых можно найти в любом другом городе мира. Направляюсь в церковь Санта-Мария-дель-Пополо в надежде увидеть те самые картины Караваджо, которые видела Артемизия на похоронах своей матери. Работы Караваджо – нынче национальное достояние – отделены лентой, охранник впускает в капеллу определенное количество посетителей зараз. Ожидая свою очередь, я смотрю на ленту, пока наконец до меня не доходит, что на ней по всей длине написано АРТЕМИЗИЯ АРТЕМИЗИЯ АРТЕМИЗИЯ.
Затем – площадь Пьяцца Навона. Огромный плакат на здании изображает Юдифь, обезглавливающую Олоферна. Внутри Юдифь обезглавливает Олоферна еще дважды, Сусанна страдает от домогательств старцев, Лукреция совершает самоубийство, Даная попадает под золотой дождь, вновь умирает Клеопатра с синими губами – зал за залом представляет работы Артемизии.
Да, полотна моей ночной женщины впервые показаны на персональной выставке.
Следующим пунктом в моем римском списке – увидеть известный автопортрет Лавинии, тот самый, который она презентовала свекру в 1577 году. Он хранится в Академии Святого Луки. Я и в прежние свои приезды пыталась попасть в галерею, но у меня ни разу не получилось, но сейчас, после многочисленных обращений на английском и итальянском языках, бесполезных визитов и звонков мне устроили возможность встретиться с ней. Ощущаю душевный подъем и вместе с этим чувствую себя обманщицей: я не упомянула того, что никакая я не искусствовед, а фанатка, преследующая ночных женщин.
Все происходит банально просто. Работник музея Фабрицио исчезает за дверью в хранилище и менее через минуту появляется с Лавинией под мышкой. Ставит ее вертикально на стол с небольшим кусочком поролона, оперев на фанерный кубик, и уходит по своим делам. И я оказываюсь тет-а-тет с Лавинией.
Работа небольшая, переносная, и цвета ее отличаются от всех тех репродукций, изображений, фотографий, что мне приходилось видеть ранее. Платье болонской невесты на Лавинии розовато-лилово, детали выписаны чрезвычайно подробно и искусно: открытые сундуки с приданым, мольберт, сама она. Бросаю быстрый взгляд на камеры наблюдения, наклоняюсь и делаю селфи вместе с ней. На краю снимка сохраняется моя памятка, карандаш и карта Рима.
Возвращается Фабрицио и уносит картину. Он торопится, расспросить его, например, о том, почему Лавинию держат взаперти, я не успеваю – но будем считать миссию выполненной: псевдоисследовательнице удалось хитроумным способом проникнуть к объекту своего изучения, и одна бодрствующая во тьме хранилища ночная женщина на секунду вышла на белый свет.
Во Флоренции селюсь в пансионате в старом центре. По моим меркам это дорого, но из окна открывается вид на реку Арно, и я думаю, что раз в жизни человек должен снять во Флоренции номер с таким видом. Золото восходящего солнца утром манит побыть еще в постели, но я направляюсь в Уффици. Жуткая, судорожная толчея. Повсюду японские туристы, стоят стеной именно перед теми работами, которые мне хочется посмотреть. И только Беатрис д’Эсте торчит в одиночестве в пустом зале – я чуть не рассмеялась, столкнувшись с нею, настолько охреневший у нее вид.
К вечеру очередь рассасывается, и я решаю пойти в книжную лавку Уффици. До закрытия еще чуть менее часа, поэтому есть возможность быстро обойти залы и увидеть женщин: Баттисту, Симонетту в ракушках и остальных, с кем утром так и не удалось встретиться. На верхнем этаже замечаю, что здесь открылась специальная выставка монахини Плавтиллы Нелли – той самой первой художницы Флоренции, работавшей в XVI веке! До недавнего времени считалось, что сохранилось лишь несколько ее работ, но, видимо, Плавтилла производила их в своей келье чуть ли не серийно и управляла маленькой художественной фабрикой, где работали монашки. В состоянии возбуждения я бегаю от картины к картине. Они отреставрированы с любовью, образы святых прямо-таки источают свежую нежность. Узнаю хорошую новость: самое масштабное полотно, семиметровая «Тайная вечеря», – единственная из известных в истории написанных женщиной работ на эту тему, которая до этого времени ветшала в трапезной монастыря Санта-Мария-Новелла, но после реставрации будет выставлена в монастыре на всеобщее обозрение.
И это еще не все. Создается впечатление, что во Флоренции открыт подлинный ренессанс женщин-живописцев. Оказывается, новый директор Уффици решила переписать канон и наконец-то извлечь из архивов и пыльных залежей хранилищ работы женщин-художниц. В планах галереи – проведение выставок не только сестры Плавтиллы. Для скрытых в Коридоре Вазари портретов женщин в Уффици отведут собственный зал: Софонисба, Лавиния, Артемизия – все те работы, за которыми я охотилась два с половиной года назад, будут представлены публике. Фразы из кураторского текста – что бальзам на мою душу, измученную ночными женщинами: «Согласно новому видению, женщины-художницы являются неотъемлемой частью жизненной мощи Возрождения».
