Крестьяне, работавшие в городе, нагружали свои дрожки литературой перед поездкой летом в деревни
[339]. Как в США и Англии, эти книгоноши были ревностными верующими и свидетельствовали окружающим, распространяя брошюры. Пашков и его последователи также обильно распространяли литературу в школах и больницах в своих имениях, неоднократно вызывая жалобы деревенских священников и противодействие властей
[340]. Заветы и литература всегда сопровождали пашковцев в их посещениях тюрем и больниц в столице.
Нижегородская ярмарка
Пашковцы активно использовали возникающие возможности для распространения своей литературы. Такие возможности открывала нижегородская ярмарка – ежегодная огромная выставка товаров на слиянии рек Волги и Оки, посещаемая каждый год более чем полумиллионом купцов
[341]. Пашковцы, конечно, использовали эту возможность, так как посетители приезжали с дальних концов империи, чтобы торговать. Часто они возвращались домой более чем просто с новейшими товарами. В 1880 г. граф Игнатьев, губернатор Нижнего Новгорода, неожиданно запретил продажу брошюр на ярмарке. Конфисковав книги и литературу, он послал их Победоносцеву для рассмотрения. Так как литература уже прошла церковную цензуру, ее продажа вскоре возобновилась
[342].
Московская выставка
Когда в 1882 г. была открыта московская выставка, граф Бобринский предложил поставить там два киоска, однако по прибытии туда обнаружили, что все места заняты. Неожиданно в последнюю минуту ему дали два стола, и даже в лучшем месте, чем он вначале просил. Там беспрепятственно были распространены свыше 120 000 брошюр в течение 4,5 месяцев. Хотя многие газеты на них нападали, торговля продолжалась. Женщина, работавшая на выставке, отметила, что от многих, кому она давала или продавала брошюры, пришли положительные отзывы, а также сообщила, что от этих брошюр мало кто отказывался
[343].
Преподобный Генри Лансделл
Одним из наиболее авантюрных книгонош пашковской литературы был преподобный Генри Лансделл, волонтер от Великобританского и иностранного библейского общества, который регулярно посещал тюрьмы в Европе. Не говоря по-русски, он не собирался посетить Сибирь, пока одна женщина из Финляндии не написала ему, умоляя принести свое послание надежды ссыльным. Тогда как раз Лансделл неожиданно потерял свое положение, что освободило его от обязанностей в Европе, а друг предложил ему оплатить путешествие. Великобританское и иностранное библейское общество, а также Общество поощрения духовно-нравственного чтения обеспечило его литературой, и русское правительство выдало пропуск для посещения тюрем, поэтому в июне 1878 года Лансделл «двинулся из Петербурга примерно с двумя вагонами книг, спутником-переводчиком и официальными документами». За шесть недель они покрыли 9 тысяч километров, и 25 000 Писаний и брошюр было распространено среди «священников и простых людей, в тюрьмах, больницах и монастырях, и произошло такое движение в народе, что люди осаждали комнаты днем и даже ночью»
[344]. Однако это было только начало. Через год Лансделл беспрепятственно распространял литературу по Сибири, оставляя книги для распределения в Перми, Томске, Тобольске, Канске, Нижнем Удинске, Красноярске, Якутске, Енисейске, Иркутске, Омске, Верхнем Удинске, Чите, Охотске и Никольске. Он также распространял литературу на пароходах и баржах, а однажды продавал Писания на барже, перевозящей заключенных
[345]. Лансделл считал своим самим большим успехом тот факт, что он заключил договор с духовенством Тюмени, через которую ежегодно проходили около 18 000 ссыльных, из которых две тысячи умели читать. Ссыльные еженедельно отправлялись на барже, перед этим проходила православная служба, на которой священник летом раздавал литературу Лансделла не только осужденным в тюрьму, но и ссыльным «до дальних концов страны»
[346].
Оппозиция
Распространение литературы, даже Библий и брошюр, одобренных церковным цензором, длилось недолго, и скоро Общество поощрения духовно-нравственного чтения встретилось с проблемами. С самого начала граф Корф и другие пытались осторожно иметь дело с цензорами. Корф объяснял:
«Я часто должен был ходить в приемную цензора в Александро-Невском монастыре. Иногда это вело к богословским дискуссиям с цензором. Я пытался доказать ему, ученому монаху, что это вовсе не было его долгом – защищать православие, но скорее его работа была – следить, чтобы печатная литература не была опасным учением.
“Ваша литература представляет учение Лютера, Кальвина, Цвингли и Весли, а они трясут православную церковь. Поэтому они опасны”, – таков был его обычный ответ»
[347].
