Письмо Зиновию Даниловичу Захарову, баптисту с юга России, выдает одиночество полковника и его тоску по родине. Среди увещаний славить Бога, оставаться верным в Его труде и верить, что Бог восполнит все их нужды, Пашков писал:
«Благодарю Вас, возлюбленный в Господе брат, Зиновий Данилович, за письмо Ваше от 2-го сего ноября, полученное мною уже по прибытию нашему сюда.
Теперь, более чем когда-либо, дороги известия, получаемые из отечества, от тех, с кем Он соединился узами крепчайшими родства кровного, потому что эти узы ничем и никем разбиваемы быть не могут, так как связью между нами сделался Сам Христос Иисус…
Радостно слышать отовсюду те же самые известия, что Господь дает успех благовествованию, прилагая повсюду к Церкви Своей…
Очень было бы желательно, если во время миссионерских поездок братьев окажутся какие-либо выдающиеся особенно замечательные случаи, чтобы такие случаи записывались и сообщались мне и другим братьям для назидания и поощрения. Я буду очень благодарен, дорогой Зиновий Данилович, за сообщение таковых… Надеюсь скоро опять от вас иметь известие. Господь да наполнит сердца Ваши радостью Своею, которая есть подкрепление наше. Всем братьям любящее приветствие от сердечно преданного Вам. В. П.
[383]
Русская пресса не рассматривала отъезд Пашкова и Корфа как изгнание или ссылку. Им была предложена возможность остаться в России, если бы они согласились прекратить свою евангелизационную активность, поэтому власти рассматривали их «решение» уехать как личный выбор, и их изгнание официально вовсе не признавалось как «мера пресечения», по закону. Во вводной статье о пашковцах в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона просто говорится, что «сам Пашков уехал за границу», безо всякого упоминания об обстоятельствах его отъезда. Позднее, в православном справочнике Н. Кутепова «Краткая история и вероучение русских рационалистических и мистических ересей», также указывается только то, что Пашков решил уехать. «Дополнения и поправки», включенные в конце 1894 г. в справочник, содержащий информацию о биографиях выпускников санкт-петербургского Пажеского корпуса, числят Пашкова как проживающего «постоянно за границей». «Миссионерское обозрение» просто сообщило, что «сам В. А. Пашков удалился за границу» после съезда 1884 г.
[384]
Дальнейшее служение
Изгнание Пашкова, очень трудное для него и физически, и эмоционально, все же не угасило его дух и не воспрепятствовало его служению. Напротив, Пашков нашел новые формы достижения людей, такие как увеличившаяся переписка и заступничество от имени тех, кто преследовался за свою веру на родине. Многочисленные письма с детальным описанием его деятельности можно найти в архивах Пашкова, практически не тронутых историками
[385].
Поддержка тех, кто остался
Хотя Пашков не мог более посещать беднейших братьев в южной России, которые встретились со все увеличивающимися из года в год гонениями, он продолжал активно поддерживать их служение финансово, эмоционально и в молитвах. Он также сохранял контакт с верующими в С.-Петербурге. Письма в его бумагах включают переписку с княгинями Натальей Ливен и Верой Гагариной в С.-Петербурге, а также с Иваном Каргелем и Иваном Прохановым, которые потом возглавили движение. Он также переписывался с Вилером, немецким меннонитом, который стал первым президентом Баптистского союза. Вилер посылал Пашкову подробные отчеты о своих путешествиях по южной России с посещениями верующих, он просил также финансовой помощи для прежних священников-старообрядцев, которые обратились и потеряли свое положение
[386]. Пашков переписывался также с Павловым, баптистским руководителем из Тифлиса, крещенным Ворониным; лесничим Василием Кирпичниковым, сосланным в Сибирь; украинскими руководителями штундистов Рябошапкой и Ратушным, которые присутствовали на съезде 1884 г.; с персидским миссионером Яковом Деляковым, который остался в России, несмотря на преследования, чтобы понести Евангелие в Приамурское губернаторство; и со многими другими.
Пашков поддерживал также контакты с некоторыми членами высшего общества, к которому он прежде принадлежал, и продолжал отношения с теми из них, кто оставался в столице и мог ходатайствовать перед властями в защиту верующих. Письмо царю, написанное вскоре после высылки, касалось обвинения, будто евангельские верующие были политическими революционерами:
«(Победоносцев и его последователи) пытаются убедить Ваше Императорское Величество, что так называемые евангельские сектанты и баптисты являются изменниками, которые отрицают свою родную страну и народ, которые отделяются от всего русского, которые являются мятежниками против высшей власти и выступают за всеобщее уравнивание положений. Позвольте мне, Государь, сказать вам с уверенностью, что такое мнение о них несправедливо. Они такие же дети России, как и православные, они любят Вас так же, как и они; они подчиняются царю не из страха, но по совести и из желания исполнить волю Бога»
[387].
Позднее Пашков обратился к самому Победоносцеву от имени верующих, сосланных на Кавказ, с просьбой позволить им эмигрировать в Румынию, если они того желали. В своем ответе Победоносцев, однако, указывал, что это не в его власти. Графиня Елена Шувалова, которая оставалась в Петербурге, была более успешна в своих усилиях в защиту преследуемых. Благодаря положению своего мужа, она регулярно приглашала в свой дом высоких сановников и после обеда обращалась с просьбой либо облегчить приговор, либо даже освободить ссыльного брата. По словам Софьи Ливен, ее просьбы часто удовлетворялись. Гости графини привыкли к такому ее поведению и однажды высокопоставленный гость, сидя рядом с графиней за столом, спросил ее с улыбкой: «Ну, что, графиня, сколько хотите от меня сегодня, одного или двух?»
[388].
