Я не мог быть организатором партийной активности. На заводе мы с коллегами приводили в порядок территорию, выходили на городские субботники. Дома оборудовали с соседом детскую площадку. С семьёй выезжали на берега реки Белой собирать мусор. С партией я сделать ничего не смог. Партийный билет убрал в шкаф как сувенир. После защиты диссертации мысли о госслужбе оставил. Пока, во всяком случае.
Глава 45. Губительная неопределённость. Почему в кризисной ситуации отсутствие информации демотивирует сильней, чем отсутствие денег
В Усолье-Сибирском мы больше года прожили в малогабаритной однушке. Я, жена, двое детей, собака и кошка. Это было счастливое время. Каждый вечер мы собирали в комнате импровизированный стол из табуреток, вместе ужинали. Смотрели кино, читали книги. Опыт ежедневного общения с детьми в их самом интересном возрасте бесценен. Ещё маленькие, но уже есть свои мысли, суждения. Благодаря усилиям супруги в нашем однокомнатном гнезде было очень уютно. Дом, в который я торопился вернуться после работы.
Когда дела на заводе пошли в гору, я чувствовал, что нашёл дело всей жизни. И мы купили трёшку в ипотеку. Сделали ремонт. Постепенно обставили мебелью. Наконец-то свой угол после стольких лет скитаний по съёмным квартирам. Шёл четвёртый год нашей жизни в Усолье. Материнская компания НИТОЛ, в которую входил мой завод, строила на площадке «Усольехимпрома» одновременно три очереди завода по производству поликремния — сырья для производства солнечных батарей. Тот самый проект, по которому в 2015 году «Роснано» списало в убыток 12,4 млрд рублей.
В начале 2008 года, в самый разгар реализации проекта, на рынке солнечного поликремния царил небывалый ажиотаж. Правительства развитых стран по всему миру субсидировали солнечную энергетику, спрос на поликремний рос в геометрической прогрессии. На пике цена доходила до четырёхсот восьмидесяти долларов США за килограмм при запланированной на усольской площадке себестоимости в двадцать пять долларов. На старте НИТОЛ самостоятельно финансировал стройку. Затем один из крупнейших китайских игроков на рынке солнечной энергетики компания Suntech Power внесла предоплату сто миллионов долларов в счёт будущих поставок. IFC, ЕБРР вошли с финансированием в проект. «Альфа-Банк» объявил об открытии кредитной линии на сто шестьдесят миллионов USD. Всё шло хорошо.
Обвал мировых фондовых рынков в августе 2008-го и последующий за ним финансово-экономический кризис нокаутировали проект. Нехватка заёмного финансирования вынудила НИТОЛ все собственные средства направить на стройку. Заказчики внутри группы компаний для моего завода были по-прежнему основными. Ремонт изношенного оборудования «Усольехимпрома», основного актива группы НИТОЛ, мы обязаны были делать и под эти ремонты задействовали не менее 40% численности персонала нашего завода. Деньги за ремонты завод перестал получать, как и плату за поставленное оборудование на строительство поликремния.
Началась чехарда в менеджменте управляющей компании. Генеральный директор уволился, я об этом долго не знал. Новый гендиректор пообещал со мной встретиться, как только разберётся, что к чему. Основной акционер недоступен. Я спрашиваю менеджеров площадок: «Когда будут деньги?» Они меня отсылают в Москву. В Москве говорят, что без акционера решить не могут. Акционер недоступен. Я пишу ему письма — ответа нет. И так без малого год. Полнейшая неопределённость. Сначала мы перестали платить своим поставщикам. Затем начали задерживать заработную плату. Какое-то время удавалось маневрировать за счёт сторонних заказов. Сторонние заказчики, несмотря на трудности, вели диалог и периодически платили.
Еженедельно я устраивал общее собрание и отчитывался перед коллективом — когда от кого какие суммы поступят, на что мы планируем их потратить, когда ждать выплаты заработной платы. Но отгрузки родственным компаниям продолжались, а денег так и не было. Дебиторская задолженность росла, кредиторская — тоже. Оборотка иссякла. Мы больше не могли брать сторонние заказы, потому что не на что было их выполнять.
Наступил момент, когда я понял, что не знаю, что говорить людям. Занял у знакомого деньги на билет и полетел в офис управляющей компании в Москву. Там добился встречи с младшим акционером. Он пригласил финансиста, и при мне поставили в реестр сумму на хорошую выплату моему заводу. «Дело сделано», — думал я, возвращаясь домой. На следующий день деньги не поступили. Не пришли они через неделю и через месяц. Снова — акционеры недоступны, менеджеры не уполномочены решать такие вопросы.
Один раз удалось всех взбодрить, когда рабочие через прессу заявили о забастовке. Основной акционер сразу мне позвонил, отчитал, что я не контролирую ситуацию. На что я ответил: «Как я могу контролировать ситуацию, если вообще не знаю, что происходит?» Как мне показалось, он удивился, что меня не посвящают в суть проблем и не рассказывают о поисках решений. Пообещал разобраться. Больше мы с ним не общались.
На следующий день нам перевели деньги, которых хватило на оплату накопившейся задолженности. За задержки заработной платы меня начала прессовать прокуратура. Я стал огрызаться, так как заявлений от сотрудников не было (факты задержек я сам подтверждал ежемесячно, отвечая на их запросы). Прокурор пришла на завод и пыталась заставить рабочих написать на меня заявление. Люди отказывались. Прокурор начала им угрожать. Я, ошарашенный такой наглостью, выгнал её за проходную. Чем, естественно, разозлил. И после штрафа за нарушение трудового законодательства прокуратура запустила процедуру моей дисквалификации. Спасибо, хороший знакомый и не менее хороший человек депутат Госдумы Серегей Тен отбил тогда от прокурора.
На очередном собрании коллектива я не знал, что говорить людям. Решил сказать как есть: «Коллеги, суммы дебиторки нам хватит на выплату всех долгов, ещё останется. Но когда мы получим эти деньги, я не знаю. Управляющая компания молчит, я без их участия ничего сделать не могу. Ни кредит получить, ни долги выбить. Подавать в суд на родственные компании как-то глупо. Из-за задержек заработной платы, которую я и сам вместе с вами не получаю, мне грозит дисквалификация. Я вас всех ценю, уважаю, но так подставляться не могу».
Лишиться права занимать руководящие должности на три года? Нет. Написал заявление об увольнении и отправил его в Москву.
Для генеральных директоров обязательная отработка — один месяц. Несколько раз я дозванивался до директора по персоналу УК, надеялся, что со мной хоть кто-нибудь из лиц, принимающих решение, поговорит. Но нет. За этот месяц со мной так никто и не встретился. Ждали, пока уеду. Только после моего отъезда явились люди с полномочиями из управляющей компании и за несколько дней подобрали нового генерального директора, который выплачивал мне мою оставшуюся заработную плату больше двух лет.
Уволившись, я понимал, что ещё одно «дело всей жизни» в Усолье не найду. Квартиру пришлось спешно продавать — продали ровно за остаток ипотечного кредита. Ещё в эти дни наша любимая собака Дина ощенилась. Надо было уезжать, а забирать её со слепыми щенками мы не решились. Собаку с приплодом отдали в «хорошие руки». Мир, созданный таким трудом и любовью, рушился на глазах. Дина сбежала от новых хозяев через месяц, пришла и легла под дверь нашей бывшей квартиры. Одни соседи подкармливали её, другие прогоняли. Кто-то в «Одноклассниках» написал супруге. Мы позвонили Тане, она забрала собаку к родителям в частный дом. У Дины там был друг, шарпей. Ей вроде стало лучше. Но всё равно собака периодически сбегала к нашей бывшей двери и скулила под ней. Таня много раз ходила её возвращать. Когда через два года у нас наконец появились деньги и мы собрались ехать за ней, Дина исчезла. Побежала гулять со своим породистым другом, и оба не вернулись.
