По мнению Реглера, многие читатели узнавали из произведений Хемингуэя вещи, в которые они отказывались верить в реальной жизни. С ненавистью, которую настоящий охотник испытывает к браконьерам, писатель говорил о «шпиономании, этом русском сифилисе, во всех ее безобразных, убийственно тупых проявлениях»
. Реглер, гуманный комиссар, прекрасно знал, что есть и другие методы насаждения революционной дисциплины. Как тот охотник, он не был против убийства. Ему претило убийство без лицензии, которое было противозаконно. Реглер твердо верил в то, что Хемингуэй испытывает такие же чувства, как и он. Впрочем, не прошло и двух лет, как немец изменил свои взгляды на суждения Хемингуэя.
Глава 5. Секретное досье
НКВД раскрывает свои карты
В июле 1940 г. температура в Нью-Йорке вот уже 11 дней держалась на уровне 30 ºC. В номере Хемингуэя в отеле Barclay, расположенном в квартале от Центрального железнодорожного вокзала в среднем Манхэттене, окно было распахнуто настежь, а электрический вентилятор на кофейном столике гнал горячий, влажный воздух. В ведерке таяли кубики льда. Бутылки с пивом White Rock громоздились на подоконнике и столах, а бутылка шотландского виски занимала центральную позицию на полу, чтобы до нее мог дотянуться любой, кому требовался глоток чего-нибудь покрепче. Писатель принимал посетителей в расстегнутой пижаме, выставляя напоказ густую растительность на груди. Друзья и знакомые, говорившие по-английски, по-французски и по-испански, входили и выходили. Один был адвокатом, другой — участником гражданской войны с завидным послужным списком. Через каждые несколько минут звонил телефон, прерывая разговор о судьбе солдат-республиканцев, которых держали под арестом во Франции, отзывали в Москву и расстреливали, мучили в нацистском концентрационном лагере.
Репортер The Times по имени Боб Ван Гелдер запечатлел смесь обеспокоенности, энергии, но, главное, торжества. Несмотря на отвлекающие моменты, он не мог не заметить, что жизнерадостность так и лезла в глаза в его интервью с Хемингуэем. С копной густых темных волос, спадающих с его лба, романист «выглядел большим, как слон, неимоверно здоровым». Он едва сдерживал себя — подавался вперед, когда говорил, и придвигал свой стул поближе к слушателям. Он буквально излучал удовлетворение, поскольку только что сдал свой военный роман в издательство Scribner’s.
Хемингуэй работал не вставая в течение 17 месяцев и инстинктивно чувствовал, что «По ком звонит колокол» — это шедевр. Однако плохие вести из Европы не давали ему почивать на лаврах. Мир летел в пропасть войны. Союзник Франко расширял свое влияние; Гитлер занял Париж 14 июня и теперь доминировал на европейском континенте. Это означало, как Хемингуэй сказал Ван Гелдеру, что «войну в Испании придется начинать снова»
. Как всегда, он не собирался стоять в стороне.
К лету 1940 г. Хемингуэй уже задумывался о новых путях приложения своей энергии в борьбе за веру, которую он принял. В июле, находясь в Barclay в Нью-Йорке, Эрнест рассказал Максу Перкинсу в письме, что продолжит борьбу с врагом, но только на собственный манер
. Одна из возможностей противостоять фашизму заключалась, конечно, в описании борьбы, как он уже делал в своих военных работах, в «Пятой колонне» и в «Испанской земле». Его новый роман «По ком звонит колокол» также звал на битву. Но литературная деятельность была не единственным способом борьбы, и он искал другие варианты. Хемингуэй даже был готов принести в жертву свой публичный образ. Как позднее он написал своему сыну Джеку, какой бы путь он ни выбрал на этой войне, все будет делаться «тихо и без громких заявлений»
.
В октябре 1940 г. поиски подходящей формы борьбы были в самом разгаре, даже несмотря на серьезные изменения в личной жизни Хемингуэя. Завершался бракоразводный процесс с его второй женой Полин, а сам он строил планы на совместную жизнь с Геллхорн. Неугомонная невеста занималась поиском работы в качестве зарубежного корреспондента в надежде поехать в Азию вскоре после свадьбы. Указание на возможность такой поездки впервые появляется в одном из писем Хемингуэя от 21 октября, через неделю после появления романа «По ком звонит колокол» на полках магазина Scribner’s в доме 597 на Пятой авеню
. Всего 10 дней спустя эти планы были забыты, но лишь с тем, чтобы вновь появиться после свадьбы, состоявшейся 21 ноября в Шайенне, штат Вайоминг
. Из Шайенна новобрачные отправились в Нью-Йорк, где провели медовый месяц в комфортабельном отеле Barclay.
В городе Геллхорн подтвердила договоренность с журналом Collier’s об освещении борьбы китайцев с японскими захватчиками в далекой вялотекущей войне, которая длилась так долго (первая стычка произошла в 1931 г.), что многие на Западе забыли о ней. Хемингуэй без особого желания согласился на это и договорился со своим другом Ральфом Ингерсоллом об освещении тех же событий в его новом левоцентристском таблоиде PM.
Похоже, что Хемингуэй также согласился «собрать информацию» по одному-двум вопросам для министра финансов США Генри Моргентау-младшего, очень влиятельной фигуры в администрации Рузвельта, которому понравилась идея использовать в своих интересах этого колоритного любителя путешествий по миру
. Через несколько месяцев на внутреннем совещании 27 января 1941 г. Моргентау походя поинтересовался: «А как там Эрнест?» Один из сотрудников по имени Гарри Уайт в ответ доложил министру, что с Хемингуэем все в порядке и что «он готов собирать любую информацию [для нас]».
Уайт был вторым по влиятельности человеком в министерстве финансов. Он, по всей видимости, переговорил с Хемингуэем от имени Моргентау, установил с писателем связь и организовал его личную встречу с министром. Как сам Хемингуэй объяснял в июле 1941 г. в письме Моргентау, Уайт предложил ему заняться изучением «разногласий в отношениях между коммунистами и Гоминьданом и попытаться собрать любую информацию, которая может вам пригодиться»
.
Уайт отвечал за проверку кредитоспособности заемщика. Министерство оказывало экономическую поддержку Китаю и собиралось включить эту страну в программу ленд-лиза, которая представляла собой форму поставки оружия на льготных условиях, если это оружие использовалось для борьбы против фашизма. Он и Моргентау хотели, чтобы Хемингуэй выполнил задание по оценке ситуации. Это было обычной практикой в те времена и порой граничило со шпионажем. Высокопоставленный представитель правительства имел право предложить любому известному гражданину или политику отправиться за рубеж, изучить местную ситуацию и доложить о своих впечатлениях. Именно такую задачу Уильям Донован, ведущий нью-йоркский адвокат и республиканец, выполнял в интересах ВМС и президента в 1940 г., когда ездил в Великобританию. Он должен был оценить способность Великобритании вести длительную войну с Германией
. Донован очень много ездил по стране, встречался с политической и военной элитой и возвратился с детальным отчетом, который помог заложить фундамент Управления стратегических служб (УСС) — шпионского ведомства, созданного в 1942 г. Моргентау хотел получить от Хемингуэя нечто подобное. Хемингуэю льстило такое предложение. Это был тот самый вид признания, которого он жаждал. В душе он считал себя не просто прозаиком и журналистом, а критически мыслящей личностью, понимающей, как устроен мир, и, как следствие, способной влиять на происходящее
.
