В штаб-квартире УСС подходили к подбору кадров очень тщательно. Шепардсон выяснил мнение заместителей директора, бригадного генерала Джона Магрудера и Эдварда Бакстона. Аналогично своим подчиненным Магрудер высказал опасения в отношении характера Хемингуэя и его левых взглядов, как, впрочем, и в отношении самого Джойса, «очень интеллектуального, но довольно-таки неуравновешенного человека, которого не красит связь с… Хемингуэем»
. Бакстон со своей стороны поинтересовался, не будет ли Хемингуэй более полезным в отделе психологических операций, пропагандистском крыле УСС, чем в отделе агентурной разведки
. В результате вопрос перекочевал в отдел психологических операций, руководители которого несколько дней спустя пришли к заключению, что Хемингуэй чересчур независимая личность даже для таких нестандартных задач отдела, как деморализация врага (с помощью, например, распространения фальшивых немецких марок, где Гитлер изображался как скелет)
. Ни у кого и мысли не возникло, что 44-летний Хемингуэй может подойти для отделения УСС, сотрудники которого работали за линией фронта, как когда-то действовал сам писатель (и его литературный герой Роберт Джордан) в Испании. Такая война ведь была уделом более молодых, не так ли? В итоге в апреле Шепардсон отправил Джойсу телеграмму, где говорилось, что УСС «приняло отрицательное решение насчет Хемингуэя. Мы можем ошибаться, но считаем, что, несмотря на очевидные задатки, он слишком независим для работы под руководством военных»
.
Так чем же все-таки закончилась инициатива Геллхорн — Джойса? Сообщил ли Джойс жене Хемингуэя неприятную для нее новость? А если Геллхорн рассказала мужу о своем обращении к Джойсу с просьбой, то как на это отреагировал Хемингуэй? Никто этого не знает. Геллхорн не встречалась с Джойсом в апреле, а цензура военного времени вряд ли позволила бы ему сообщить новость в письменной форме. К тому времени Геллхорн уступила уговорам Хемингуэя и вернулась на Кубу, чтобы ненадолго воссоединиться ним.
Требовательная Геллхорн возвратилась домой к мужу, который пил еще больше и мылся еще меньше, чем прежде. Он отрастил густую седую бороду, такую всклокоченную, словно в ней возились мыши. (Именно так выразился Хемингуэй в игривом письме своей первой жене Хэдли
.) Он засыпал прямо на полу среди пачек нераспечатанных писем после нескольких рюмок. Это было нормально для экипажа Pilar, а также пяти собак и 11 кошек Хемингуэя, которые чувствовали себя уютно в бардаке, но не для Геллхорн. Такая сцена больше подходила для войны на личном фронте. Хемингуэй твердил о подводных лодках в Карибском море — Геллхорн думала о предстоящих великих сражениях в Европе, Хемингуэй защищал операцию Friendless — Геллхорн обрушивалась на нее с критикой. В глубине души Хемингуэй сознавал, что Геллхорн права, но не хотел признавать это, особенно перед женщиной, которая, вместо того чтобы послушно следовать за своим мужчиной, самостоятельно ищет приключений. Это превращало ее в плохую жену, которая ставит свою карьеру выше семейных уз
.
Даже после того, как Хемингуэй обозлился настолько, что разбудил ее посреди ночи и стал обвинять в безумии, безответственности и эгоизме, Геллхорн не оставила попыток получить помощь со стороны разведслужбы союзнических сил
. Она не ограничилась обращением к Бобу Джойсу в Италии и обратилась к другому другу с просьбой помочь вытащить Хемингуэя с Кубы. На этот раз Геллхорн решила использовать свою дружбу с Роальдом Далем, еще одним воином-писателем-шпионом. Он был летчиком-истребителем британских ВВС, который потерял возможность летать после ранения. Теперь Даль официально занимал должность помощника военно-воздушного атташе в посольстве Великобритании в Вашингтоне. Большинство атташе — это шпионы в военной форме, которые занимаются сбором информации о стране пребывания. Далю это показалось недостаточным, и он получил еще одно, неофициальное, задание от организации, известной как Управление безопасности. Ее задачей было воздействие на американскую публику и руководство. Управление безопасности хотело, чтобы они поддерживали британские цели в войне. Такая работа включала в себя разведывательный элемент, периодические выступления в прессе и незаметное оказание давления на нужных людей в нужные моменты
.
Даль уже начал свою литературную карьеру, опубликовав смесь военных историй с детскими фантазиями, одна из которых даже привлекла внимание студии Walt Disney. Невероятно большой рост (198 см), экзотическая форма, интересный акцент, не говоря уже о военных заслугах и литературных трудах, сделали Даля заметной фигурой в вашингтонском обществе. В октябре 1943 г. его пригласили в Белый дом на обед и просмотр экранизации романа «По ком звонит колокол» в так называемом личном кинотеатре президента. Гостей принимала Элеонора Рузвельт, которая, как Даль написал своей матери, «потчевала всех коктейлями». Среди присутствовавших была Геллхорн — «любопытная личность», которая «сквернословит так же много, как и ее муж в своих книгах»
.
Несколько месяцев спустя, в марте 1944 г., Даль обрадовался, когда узнал, что «Марти Хемингуэй вернулась из Италии и… привезла с собой кучу разных историй»
. Однако она позвонила Далю вовсе не для того, чтобы рассказывать истории, ее интересовало, есть ли у него возможность переправить Хемингуэя на другую сторону Атлантики. Свободные места на транспорте практически отсутствовали, все было отдано военным. Военно-воздушный атташе контролировал перевозки, осуществляемые самолетами королевских ВВС. И Даль нашел такую возможность. Он сказал, что сможет предоставить Хемингуэю место, если тот согласится стать аккредитованным военным корреспондентом и писать репортажи от имени королевских ВВС
. Когда Геллхорн сообщила о предложении Даля, Хемингуэй не устоял и согласился. Благодарная Геллхорн выразила Далю признательность за его «ангельскую доброту»
.
Хемингуэй довольно быстро приехал в Нью-Йорк, все еще щеголяя густой бородой, которую он отпустил за время операции Friendless. На Манхэттене он отметился в редакции Collier’s, отправлявшей его в качестве корреспондента в Европу, и встретился с Далем в отеле Gladstone. Эти двое провели там незабываемый вечер с шампанским и икрой в казавшейся бездонной килограммовой банке. Человек, с которым они ели икру, запомнился Далю как «эдакий сумасшедший инструктор по боксу»
. Прежде чем отправиться в Лондон, Хемингуэй сказал Геллхорн, что женщин не берут на британские самолеты (что было, конечно, неправдой), и ей пришлось пересекать Атлантику на норвежском судне, груженном динамитом.
Хотя Геллхорн и удалось вытащить Хемингуэя в Великобританию, это не улучшило их отношений. В Лондоне Хемингуэй поселился в отеле Dorchester на Парк-Лейн в районе Мейфэр, где, по стечению обстоятельств, любила останавливаться Геллхорн. Это сравнительно новое здание — его построили в 1931 г. — из железобетона лондонцы считали роскошным и одновременно безопасным во время бомбежек. Оно, как и прежде, привлекало завсегдатаев вроде британского писателя Сомерсета Моэма, однако сейчас к нему потянулись также нувориши, искавшие безопасности. (Один остряк заметил, что во время войны оно походило на дорогой свинарник на борту роскошного трансатлантического лайнера, который теперь использовался как войсковой транспорт; Dorchester был фортом, где деньги позволяли купить безопасность, но не избавляли от дефицита военной поры и не гарантировали, что за соседним столом будут сидеть приличные люди
.)
