– Но если мы продолжим, мы останемся в полном одиночестве. Так нельзя. Мы этого не хотим.
– Мы и так одни, Мехран. Кто, ты думаешь, нам поможет? Мемель?
Она почти выкрикнула это имя и резко встала. Будто рвалась прочь от оцепенения, от горя и разочарования. Казалось, подействовало. Теперь она выглядела сильнее. Она повернулась к сыну и протянула ему мобильный телефон.
– Зачем он мне? – спросил тот.
– Не знаю. Оставь себе, отдай Эйеру, мне он больше не нужен.
Мехран осторожно принял телефон. Он показался ему тяжелым. Гораздо тяжелее, чем был. Полный разбитых мечтаний и растоптанных надежд.
– Пообещай мне одно, Мехран, – серьезно сказала Шибека. – Слушай не только всех остальных. Слушай самого себя. Возможно, я зашла слишком далеко. Но прислушивайся к собственному голосу тоже.
Она прошла к себе в комнату и закрыла дверь.
Ей удалось оставить горе и разочарование.
Они остались у него.
В Швеции имелось двадцать три Эллинор Бергквист. Три из них проживали в Стокгольме. Ванья записала данные всех, но собиралась сосредоточиться на троих, живущих в столице. Имена одинаковые, женщины разные.
Двадцать две из них проживают жизнь совершенно отдельно от Ваньи. Возможно, случаю будет угодно, чтобы их пути когда-нибудь в дальнейшем пересеклись, но, скорее всего, нет. Одна из них, напротив, активно способствовала помещению ее отца в следственный изолятор и, возможно, даже причастна к смерти Тролле Херманссона.
Ванья откинулась на спинку дивана, слушая, как в соседней комнате зажужжал принтер. Проблема заключалась в том, что она не могла разыскивать какую-нибудь Эллинор из списка. Не потому, что дала слово Петеру Горману, просто это было бы крайне безрассудно. Пытаться воздействовать на человека, предоставившего сведения в расследовании дела ее отца. Тогда ее точно не направят на учебу в ФБР. Но ей требовалось узнать больше.
Она на минуту задумалась, не позвонить ли Билли, но, во-первых, он, вероятно, по-прежнему находится в горах, а во-вторых, их отношения еще не настолько восстановились, чтобы она могла просить его проводить для нее частные изыскания. Кроме того, если это выйдет наружу, то создаст проблемы для них обоих. Билли окажется в жутком положении и все равно все пострадают. Но ей требуется помощь.
Себастиан.
Как странно. Его имя всплыло первым. Раньше, когда ей требовалась помощь, она всегда сразу думала о Вальдемаре. В некоторых случаях о Билли. А теперь – о Себастиане.
Несколько месяцев назад она еще не рассматривала его в такой роли. Себастиан Бергман ничего не делает, если сам не извлекает выгоду – это было всем известно. Однако после событий последних суток она чувствовала, что он, возможно, сделает исключение и окажет ей услугу. Просто в порядке любезности, без собственного выигрыша. Стоило попробовать. К тому же он работает в Госкомиссии на свободной основе, обладает очень растяжимой совестью и без проблем сумеет выдумать какую-нибудь историю, если его поймают.
Хотя, что она, собственно, от него хочет? Чтобы он разыскал этих женщин и спросил, не помогли ли они посадить Вальдемара Литнера в тюрьму за экономическое преступление? Все, кроме одной, не поймут, о чем он говорит, а та, которая поймет, солжет. Неужели Эллинор Бергквист ни к чему не приведет? Неужели ее единственная зацепка окажется тупиком?
Стоит ли вообще пытаться? Вальдемар виновен, в этом она уверена.
Его слова во время их короткого свидания.
Интонации.
Взгляды.
Да, ему самое место в следственном изоляторе. Имеет ли какое-нибудь значение, как он туда попал? Кто обеспечил коллег в Управлении по борьбе с экономическими преступлениями информацией и почему? Она отправляется в США, прочь от всего. Может, просто бросить эту затею?
Ванья встала с дивана и пошла в спальню, к принтеру, взяла бумаги и, перелистывая их, направилась обратно в гостиную.
Двадцать три имени и адреса.
Один из них нужный.
Ванья пошла к журнальному столику и телефону. Когда ей оставалось пройти несколько шагов, телефон зазвонил.
– Ванья, – ответила она, не глядя, кто ей звонит.
– Привет, это Харриет из отдела кадров.
– Привет!
– Я не помешала?
– Отнюдь.
Ванья не могла сдержать улыбки. Она почувствовала, как все тело буквально пронзило предвкушение. Харриет отвечала в Главном полицейском управлении за повышение квалификации и международные обмены, ей предстояло открыть Ванье дверь, через которую та сбежит. Она покинет страну. Будет смотреть только вперед. Ей требуется передышка, время, чтобы сосредоточиться на самой себе. Естественно, она будет следить за судебным процессом и его последствиями, но на расстоянии. Благодаря географической удаленности, она сможет позволить себе роскошь остаться в стороне. Ей это необходимо. Она слишком долго была хорошей девочкой, делавшей все, что от нее ожидали. Со временем ей придется снова заняться отношениями с отцом, со временем они опять обретут друг друга, в этом она не сомневалась, но, чтобы достичь этого, ей нужно иметь силы. Сейчас их нет. Она устала. Ей немногим больше тридцати, а она устала. Почти от всего. ФБР и США вернут ее к жизни. Сейчас ей хотелось только бросить все и выскочить через дверь, которую открывает перед ней Харриет.
– Мне искренне жаль, – услышала она слова Харриет и поначалу ничего не поняла.
Неужели ей известно, что произошло с Вальдемаром? Вполне возможно. Полиция мало отличается от других рабочих мест, сплетни здесь распространяются по коридорам так же стремительно, как и везде.
– Спасибо, но что вышло, то вышло. В данный момент от меня мало что зависит, – сказала Ванья, отложила на журнальный столик распечатки, подошла к окну и посмотрела в сторону видневшегося за все более редеющей растительностью района Гердет.
В трубке наступило молчание. Удивленное молчание. Такое, которое возникает, когда полностью теряют нить разговора.
– Я не совсем понимаю… – и вправду послышалось от Харриет.
– Мой отец, – ответила Ванья тоном, который, как она надеялась, показывал, что ее это не настолько тяготит, что им надо углубляться в данную тему.
– Что с ним?
– Он же… – начала было Ванья, но осеклась.
Харриет не знает. Однако она начала разговор с того, что ей чего-то искренне жаль. В груди закрутился маленький шарик беспокойства.
– Ничего, не обращай внимания, – продолжила Ванья. – О чем ты говорила?
Опять молчание. На этот раз иное. Не удивленное, скорее смущенное молчание, которое возникает, пока человек собирается с духом, чтобы сообщить плохие новости. Шарик в груди быстро разрастался.
– Тебя не приняли на учебу в ФБР.
