Он ее друг.
Она кивнула. Увидела, какое он испытал облегчение. Как обрадовался.
Однако когда злость и неизвестность отпустили ее, она не смогла сдержать слез. Они внезапно хлынули из глаз в молчаливом плаче, и она поспешно перевела взгляд на пол. Себастиан смотрел на нее почти с отчаянием, ему хотелось подойти поближе и обнять ее, но он не решался. Она сделала маленький шаг вперед, чтобы показать, что можно, и он заключил ее в объятия.
– Меня не взяли в США, – проговорила она в его закрытую передником грудь и дала волю всем огорчениям последнего времени. Зарыдала так, что вся сотрясалась, а он утешал ее. Как отец. Он нуждается в ней, потому и пошел к Риддарстольпе, но она тоже нуждается в нем. Для обоих лучше, чтобы она не уезжала, уговаривал он себя, бережно поглаживая ее по волосам.
Вальдемар лежал на спине на койке у себя в камере и смотрел в потолок, пытаясь думать о чем-нибудь другом, кроме постепенно отпускающей боли в спине. Та же койка, тот же потолок, та же камера, но несколько часов назад он перешел из ведения полиции в ведение пенитенциарной системы. Он уже больше не просто задержан, а арестован.
Во второй половине дня состоялось слушание о заключении подозреваемого под стражу. Раньше ему бывать в суде не доводилось, и он ожидал, что там все будет выглядеть, как в американских телевизионных сериалах или фильмах о судебных процессах. Но оказалось не совсем так. Во всяком случае, в зале Стокгольмского суда первой инстанции, куда его в 13.05 проводили вместе с Карин Сверд – адвокатом, которого он себе со временем раздобыл. Впереди находился подиум с местами для пяти человек, в конце подиума возвышались высокие спинки зеленых и, видимо, очень удобных офисных кресел. Два кресла занимали главный судья и секретарь, остальные были свободны. Перед подиумом под углом друг к другу стояли два изогнутых стола, так что человек мог видеть того или тех, кто сидел за вторым столом, а также легко общаться с людьми на подиуме. За столом подальше от двери, через которую Вальдемар вошел, сидели двое. Одним из них был, как ему объяснили, прокурор Стиг Венберг. Вторым – какой-то ассистент, его имени Карин не знала.
Они сели, и Вальдемар взглянул на места для слушателей. Анна, разумеется, присутствовала, а Ванья нет. Этого ему и хотелось. Прежде чем встретиться взглядом с Анной, он осмотрел остальных собравшихся. Никого знакомого. Никого из офиса. Любопытные люди, не обремененные заботами, предположил он. Вальдемар посмотрел на Анну. Вид у нее был усталый. Он слегка улыбнулся ей, и она улыбнулась в ответ, но глаза у нее не засветились, как это обычно бывало, и она поспешно отвела взгляд, устремив его на мужчин на подиуме.
Слушания начались, и Вальдемар повернулся вперед. Установив, кто находится в зале и в чем состоит дело, судья попросил прокурора огласить причины заключения под стражу. Стиг Венберг негромко откашлялся и приступил. Перечень оказался внушительным. Вальдемар покосился на Анну, и ему показалось, что с каждым новым зачитанным обвинением ее лицо все больше и больше застывало.
С тех пор как его забрала полиция, они ни разу не разговаривали. Может, она считала, что он невиновен? Они жили очень благополучно, могли все себе позволить, но думала ли она, что он действительно так много зарабатывает, не вникала в это или догадывалась, что часть средств поступает от какой-то другой, более сомнительной деятельности? Он не знал. Они никогда об этом не говорили. Судя по выражению ее лица в зале суда, это явилось для нее полной неожиданностью, и она, похоже, не сомневалась в его виновности. Никаких покачиваний головой в знак немыслимости того, что говорил прокурор, ни единого взгляда в сторону Вальдемара, в котором читалась бы печаль по поводу того, что тот безвинно угодил туда, куда угодил. Напротив, она, казалось, преисполнилась решимости на него не смотреть. Это причиняло боль, но ему оставалось винить самого себя. Для его жены и дочери это стало тяжелым ударом, а они в отличие от него были совершенно невиновны. Нет ничего странного в том, что они осуждают его. Ему потребуется пройти долгий путь, чтобы вновь завоевать их доверие и любовь. Возможно, слишком долгий.
Вальдемар толком не понимал, как угодил в эту ситуацию. Сослаться на незнание он не мог. Он понимал, что деятельность компании «Дактеа» незаконна и дело, с которым к нему обратились, тоже выходит за рамки закона. Правда, он не видел масштабов. Понял, во что его втянули, только когда все лопнуло. Впрочем, он знал, что они очень ловкие. Что они с его помощью выстроили основательную структуру с тупиками и бесконечным количеством трудно отслеживаемых трансакций. Чем больше проходило времени, тем увереннее он себя чувствовал. Он ведь был просто маленьким винтиком в огромном механизме. Почему же нашли именно его?
Венберг закончил свое выступление, и судья спросил Вальдемара, признает он себя виновным в предъявленных обвинениях или нет. Тот быстро взглянул на Карин, которая слабо кивнула. Она заранее проинструктировала его, как ему следует отвечать, даже если это будет ложью.
– Не признаю, – сказал он.
Слушание дела продолжалось еще примерно полчаса. Карин изо всех сил старалась пробить брешь в аргументации стороны обвинения, но Вальдемар не питал особых надежд на то, что ей это удастся. И действительно, когда слово взял судья, результат оказался предсказуемым. Вальдемара арестовали как обоснованно подозреваемого в совершении тяжких экономических преступлений. Прокурор настаивал на сохранении всех ограничений и получил поддержку. Слушание закончилось. Анна сразу встала и покинула зал чуть ли не первой. Вальдемару показалось, что он видел, как она пыталась сдерживать слезы. Это было самым ужасным. Не унижение, не заключение, не предстоящее наказание, а вред, который он причинил своим близким. Это казалось почти невыносимым. Он надеялся, что сможет обменяться с Анной несколькими словами, но вместо этого велел Карин сказать ей, чтобы она ни в коем случае не говорила Ванье, что его арестовали. Они расстались, и Вальдемара отвезли обратно в следственный изолятор. Он лег на койку, больше делать особенно было нечего. Где-то через час спина снова заболела. Не потому, что он слишком долго пролежал в одном положении, но он все-таки перевернулся. Не помогло. Он попросил дать ему болеутоляющее и получил. Когда принесли ужин, есть он не захотел, но опять попросил болеутоляющее и снова получил. Теперь он лежал на койке у себя в камере, смотрел в потолок и пытался думать о чем-нибудь другом, кроме постепенно отпускающей боли в спине. Его мысли все время возвращались к Анне и Ванье, что было в каком-то смысле более болезненным. Он с некоторым трудом поднялся и подошел к имеющемуся в камере прикрепленному к стене маленькому туалету. Спустил брюки – ширинки на них не было – и помочился. Неужели освещение играет с ним злую шутку? Помочившись, он немного наклонился, потом ниже. Слегка повернул голову, чтобы свет с потолка падал прямо в унитаз.
Вода была красной.
Кроваво-красной.
Они разошлись.
Торкель собрал всех в комнате, которую они никогда не называл иначе как Комната, для последнего совещания перед выходными. Вокруг овального стола на зеленовато-сером ковровом покрытии стояли шесть стульев. На длинной стене висела белая доска, на которой Билли с помощью собранного в Стурульвон материала воссоздал временной график. В Комнате стояла тишина. Им предстояло обсудить успехи последних суток, отчитаться в том, что они сделали и какие результаты получили или надеялись получить. К сожалению, материала для обсуждения было удручающе мало.
